Вячеслав Пьецух - Левая сторона

Где-то поблизости загрохотало, похоже на приближающуюся грозу, потом из тумана вынырнул одинокий танк и покатил по дороге дальше. На башне его сидел солдат и играл на губной гармошке.

— Это, конечно, прискорбный факт, — сказал Певцов и выпустил из ноздрей махорочный, сладко-вонючий дым. Только я в толк не возьму: к чему ты мне все это рассказал?

— Да к тому, что задумано-то все было идеально, а на практике получается полная чепуха.

— Значит, ты в расчетах дал маху, — сказал Певцов.

— Значит, что так, — согласился бог. — Ведь я на что рассчитывал, создавая всемогущего человека: на то, что сила будет управлять миром. Ты обращал внимание, что сильные люди обыкновенно бывают добрые и покладистые?

— Обращал.

— Ну так вот на это я и рассчитывал. А вышло почему-то, что миром управляют слабости, а не сила. Вообще все получилось наоборот, скажем, великодушнейшие идеи прибирают к рукам разные жулики, а из горя да лишений вырастают сказочные миры…

— Сам виноват, — заметил Певцов. — Как говорится, неча на зеркало пенять, коли рожа крива.

— Ну-ну! Ты это… поаккуратней!..

— Виноват, ваше преподобие, — не без ехидства сказал Певцов.

Бог сказа л:

— То-то…

Некоторое время они молчали, глядя в разные стороны сквозь туман: бог смотрел на дорогу, а Певцов обозревал поле.

— Ох-ох-ох! — наконец произнес бог. — И везде-то у вас наблюдается непорядок…

— Это точно, — согласился Певцов. — И в лучшем случае все выходит наоборот. Вот возьмем меня… Я человек тихий, безвредный, можно сказать, культурный, а гляди, что выходит: срок за крынку колхозного молока я отсиде л, жена от меня ушла, в тридцать девятом году под мотор я попал, и опять же на сегодняшний день у меня всего и заслуг, что контузия и два ранения, включая ранение головы. Я, конечно, дико извиняюсь, но есть такая думка, что один ты хорошо устроился: народ тут, понимаешь, кровью умывается, а ты пригрелся на небесах…

— Никак нет, — смиренно возразил бог. — Во всякую тяжелую годину я, так сказать, инкогнито обретаюсь среди людей. Мне отсиживаться на небесах совесть не позволяет. Если хочешь знать, и в империалистическую войну было пришествие, и в гражданскую, и, как видишь, в эту войну я с вами. Я еще целых два года побуду с вами.

— Погоди!.. — с испугом сказал Певцов. — Это значит, нам еще кровяниться и кровяниться?

— Ну, — отозвался бог.

— В таком случае, давай выпьем, по русскому обычаю, то есть с горя!

С этими словами Певцов вытащил из сидора помятую зеленую фляжку и потряс ее возле уха: во фляжке жалко забулькал спирт.

— На новое обмундирование в госпитале обменял, — сообщил Певцов, отвинчивая заглушку. — Справное было обмундирование, прямо сказать, конфетка. Ну, со свиданьицем…

Певцов сделал глоток, пошлепал по-рыбьи ртом и передал фляжку богу. Бог выпил и не поморщился — но заплакал.

— Эй, ваше преподобие, — окликнул его Певцов. — Ты чего это разнюнился, как невеста перед венцом?

Бог махнул рукой, всхлипнул и отвернулся.

— Ты вот удивляешься, — после трогательной паузы сказал он, — а я уже две тысячи лет как плачу без перестачи.

— Чего же ты плачешь, скажи на милость?! Ведь, в общем, жизнь очень даже ничего, если бы не война…

— Умные вы больно все, оттого и плачу. То есть такие вы получились у меня круглые дураки, что с вами нужно иметь железные нервы и каменное сердце! Вот уж действительно ни в мать, ни в отца, а в проезжего молодца…

— Нет, ваше преподобие, ты от нас не отрекайся! — с сердцем сказал Певцов. — Хоть через эти… причинно-следственные отношения, хоть через что, а ты заводчик этому непорядку! Как говорит наш отделенный: дело в том, что от осинки не родятся апельсинки. Заварил кашу — теперь расхлебывай!..

— Знаешь, что?! — зло спросил бог.

— Что?

— А вот что: идите вы все куда подальше!

Певцов внимательно посмотрел в глаза богу, потом поднялся со своего колеса, отряхнул шинель, поправил плечами сидор и сказал:

— Есть!

— Иди, иди, — подтвердил бог.

— Уже иду.

— Вот и иди.

Певцов развернулся и медленно зашагал вдоль правой обочины, а бог подождал, пока солдата поглотит туман, и тронулся через поле; ветерок слегка развевал его балахон, и поэтому он был похож на большую птицу, тяжело разгонявшуюся перед взлетом.

В тот же день Певцов нагнал свою часть и за ужином рассказал товарищам о давешней встрече с богом. Разумеется, никто ему не поверил, а отделенный даже предположил:

— Нет, Певцов, это ты просто недолечился.