Вячеслав Пьецух - Левая сторона

Чему уж тут удивляться, что авангард человечества — североамериканцы и западноевропейцы (первые — объевшиеся своими пончиками до ожирения, а вторые — доведенные высокой покупательной способностью до одурения) — давно путают мир с войной и декаданс с демократическими свободами, а русские — некогда последний оплот культуры, уже не понимают разницы между уголовным деянием и увеселительной прогулкой, и даже если они с головой заняты приращением капитала, то не всегда знают, чего хотят.

Примерно такие мысли занимали Володю Обмылкова, в то время как он со дня на день дожидался появления доктора Петерсона, который обещал вскоре явиться со своим магнетическим аппаратом и дать объяснения, что к чему.

Доктор не заставил себя долго ждать: дня через четыре после своего первого визита он объявился в Мансуровском переулке с маленьким фибровым чемоданчиком, который когда-то назывался «балеткой» и даже теперь, за давностью времени, не догадаешься, почему. В «балетке» лежала вместительная коробка из нержавеющей стали, наподобие тех, в каких медицина стерилизует свои инструменты, и больше не было ничего.

Сели на кухне; Петерсон, как и в прошлый раз, выдул шесть стаканов чая в подстаканнике из фраже и между первым и вторым, то есть не откладывая объяснения в долгий ящик, поведал Володе следующее: что-де этот аппарат достался ему от деда, что принцип работы его не известен, но точно известно, что он работает от сети; де, кроме того, есть еще заклинание, которое он обнародовать погодит, что первым придется воскрешать императора Павла I, поскольку в антикварном магазине на Арбате продается его лайковая перчатка, по которой аппарат выйдет на первочастицы покойного государя, как обученные собаки выходят на след преступника, и, хочется верить, в короткое время воссоздаст его целиком.

Даром что Обмылков страдал врожденным романтизмом, даром что он в последнее время несколько сбрендил на федоровской идее, — даже и его доктор Петерсон вогнал в тяжелые сомнения, и он подумал: «А не сумасшедший ли ты, дружок?»

Но вслух он сказал:

— Я вообще-то предполагал сначала деда с бабушкой воскресить.

— Ну что вы, ей-богу, все загребаете под себя! Какие тут могут быть бабушки, какие дедушки, когда отечество в опасности, когда оно вот-вот угодит в американскую западню!

— А что такое американская западня?

— Это вот что такое: вместо еды — чизбургер, вместо музыки — «Вестсайдская история», вместо кинематографа — Голливуд.

— Теперь понятно, — с некоторой даже неприязнью сказал Володя и засопел.

— Впрочем, — продолжал Петерсон, — и без американской западни дело идет к нулю. Погибла Россия, если что-то срочно не предпринять. Потому что трагедия исторического момента заключается в том, что людей нет! вы понимаете — нет людей! кругом-бегом осталось два человека на миллион!.. Стало быть, первым воскрешаем Павла I, потому что он был государственный муж, умница и герой.

В общем, договорились встретиться 1-го сентября на даче в Краскове и поставить неслыханный в истории человечества опыт по воскрешению покойника во плоти. Правда, Обмылкова несколько раз посещали подозрения на тот счет, что коли существует магнетический аппарат, то, может быть, его неоднократно пускали в дело, и где-нибудь шастает под чужим именем доктор Геббельс или мудрствует Исаак Ньютон над оружием массового поражения, однако их повторное бытие представлялось Володе совсем уж фантастическим и он эти подозрения отметал.

Накануне, 31-го августа, под вечер, Вероника Богемская и Пирамидон сидели у себя на даче в Краскове, пили водку с апельсиновым соком и обсуждали такой вопрос: «достойно ли смиряться под ударами судьбы, иль надо оказать сопротивленье», — то есть вопрос, который, как известно, поставил еще Шекспир.

Богемская возмущалась:

— Это просто какой-то мрак! Чего ни коснись, все шиворот-навыворот, глупо и вопреки. Вот возьмем воспитание; наше пошлое время предполагает совсем не то воспитание, какое мы получили по милости наших матушек и отцов. Наверное, в предвкушении свободного рынка нас нужно было воспитывать жестокими, циничными, простыми, как яйцо всмятку, — тогда мы легко вписались бы в эпоху и не валяли бы дурака. А нам все подсовывали Пушкина, да Толстого с его народом-богоносцем, да «шепот, робкое дыханье, трели соловья». В результате наше поколение оказалось у разбитого корыта, причем на двух стульях и без штанов.

Пирамидон возражал: