Вячеслав Пьецух - Левая сторона

— Погоди, — сказал Новосильцев и стал разливать спиртное. — Мы с тобой за этими разговорами совсем пьянку выпустили из виду.

— Я даже думаю, — продолжал Паша, — что без этих людей наша жизнь невозможна, без них мы будем не мы, как Афродита с руками уже будет не Афродита. Вы спросите почему? Да потому, что всеобщее благосостояние — это та же самая сахарная болезнь, и организм нации, если он, конечно, здоров, обязательно должен выделять какой-то горестный элемент, который не позволит нации заболеть и ни за что ни про что сойти в могилу. Вот у нас сейчас действительно нет голодных и холодных, действительно только палец о палец нужно ударить, чтобы завалиться холодильниками и коврами, и тем не менее в другой раз квартала не пройдешь, чтобы какой-нибудь хмырь не стрельнул у тебя двадцать копеек из жалости к самому себе. Или: у нас, слава богу, полная семейная свобода, по разводам, слава богу, держим первое место в мире, и тем не менее в другой раз и кружки пива нельзя выпить без того, чтобы тебе не пожаловались на жену…

— Ну, с добрым утром! — сказал Новосильцев, опрокинул в себя стакан, выдохнул и добавил: — Утром выпил — весь день свободен!

— Вот вы говорите — «свободен», — опять завел Паша. — Да где же свободен-то?! На самом деле вы не только не свободны, а вы просто-напросто белый раб! Вы белый раб промышленного производства, собственных потребностей и общественных предрассудков. Кто действительно свободен, так это я! А вы из-за несчастного лотерейного билета чуть собственный дом по бревнам не разнесли!

— Эх, голуба моя! — проговорил Новосильцев, и взгляд его как-то окаменел. — Если бы ты знал, на что я пошел ради этого дурацкого билета, ты бы со мной здороваться перестал. Ведь я из-за него родного отца из могилы вырыл!

— Да ну вас, — отмахнулся Паша. — Вы тоже скажете…

— Даю голову на отсечение, что правда вырыл! — сказал Новосильцев и крепко ударил по столу кулаком. — Вот до чего я черствая, бесчувственная скотина! И главное, непонятно: на хрена мне сдался этот билет?! Ведь я безо всякого билета хоть завтра три «Москвича» возьму и еще останется на запчасти! Нет, наверное, я, точно, раб. Послушай, а может, мне того… тоже забичевать?

— А что? — сказал Паша. — Вы не смотрите на нас, среди бичей были и выдающиеся фигуры, например Хлебников, Горький, Александр Грин… Наконец, кто такой Иисус Христос, если не самый заправский бич?!

— Погоди, давай еще выпьем, — предложил Новосильцев и уже нацелился разливать спиртное, но Паша торопливо прикрыл свой стакан ладонью.

— Я больше не буду, — сконфуженно сказал он при этом. — Честно говоря, я вино видеть не могу. И вообще: пойду-ка я, пожалуй, домой. То есть не домой, просто пойду, а то совсем уже ночь.

— Тогда давай я тебя провожу?

— Так я и говорю: некуда меня провожать.

— Действительно… — сказал Новосильцев. — Ну, будь здоров! А костюмчик ты носи, пусть это будет как бы память о нашей встрече. Ты ничего человек, гражданин бич, я отвечаю, — положительный человек. Только вот философия у тебя завиральная — чистый идеализм. Я буду говорить откровенно, ты уж не обижайся: прохиндеи бичи, алкоголики и полные прохиндеи. Неужели ты и вправду подумал, что Аркадий Новосильцев может забичевать? Да он скорее выроет всех своих предков до тр… сейчас… до тринадцатого колена, чем будет собирать пустые бутылки и похмеляться одеколоном!

Пашу Божия эти слова задели. Сначала он собрался в отместку тоже сказать что-нибудь обидное Новосильцеву, но потом передумал и решил ему по-хорошему объяснить, что-де даже в качестве прохиндея и алкоголика средний бич олицетворяет собой протест против диких благосостоятельных суеверий. Впрочем, ему тотчас пришло на ум, что всякие теории, исходящие от человека в лохмотьях, пахнущих машинным маслом, должны прозвучать неизбежно и именно завирально.

— И билет ты зря отдал, — вдруг сказал Новосильцев с видимой неприязнью. — Дурак ты, дурак!..

— Зря, — согласился Паша.

Сколько русских рассказов народилось благодаря железнодорожному транспорту, то есть сколько художественных идей и просто строптивых мыслей в разное время ни драпировалось путевыми знакомствами, а также купейными разговорами, которые у нас почему-то обязательно венчаются моралью и станцией назначения, я вынужден навязать читателю еще один, так сказать, железнодорожный рассказ. Тут уж ничего не поделаешь, поскольку занимательное знакомство, одинаково лестное и для нашего национального самосознания, и для наших форм социального бытия, о котором пойдет речь в этом рассказе, действительно совершилось в вагоне электропоезда, следовавшего из Загорска в Москву, как сейчас помню, 11 сентября позапрошлого года. Я, может быть, и рад был бы опереться на какую-то более свежую обстановку, но что было, то было; вообще, сочиняя рассказы, я всегда ориентируюсь на действительность, так как для меня очевидно, что наша жизнь — это чистой воды художественная проза.