Ольга Эрлер - Я и мои (бывшие) подруги

Мое нутро, как и в случае с порно-артистами, громко сказало: нет, не верю. Ну да ладно. Меня смущает следующее: почему эта книга понравилась всем, кроме меня? Я тоже хочу быть как все. Мне надоело быть белой вороной, плыть против течения, торчать посреди пшеничного поля переросшим колосом, который Библия рекомендует безжалостно срезать. Вы скажете, на вкус и цвет товарищей нет. Спасибо, что сказали. Так. Я хочу, чтобы на мой вкус и цвет нашлось достаточно товарищей. Об этом мой роман, который вы сейчас читаете. Это я вам как автор подсказываю, чтобы вы, прочитав, не спрашивали недоуменно: «Коля, а что она хотела?»

Странно, почему людям так важно, чтобы их любили. Мне, например. Чтобы о моем существовании знали, хотя бы иногда интересовались моей жизнью, давали мне почувствовать, что я не одинока на свете. Одиночество — единственная константа в этом мире. И не убеждайте меня в обратном. Печально, но почему так. Страх одиночества, что это? — Рудимент генетической памяти, когда в одиночку ты был просто обречен: когда ты дрожал от ужаса и холода, оставаясь в темной доисторической пещере или, вооруженный лишь жалкой палкой, — стоял один на один с хищным саблезубым тигром?

Видимо, наша душа — понятие штучное, единичное, и в этом есть свой смысл, даже если мы его не понимаем.

Мы — дети галактики (кстати, Какой? А —, не знаете!) Мы — создания звездной пыли. Мы все подчинены универсальной формуле мироздания:

«m» — наша вечная душа,

«с» — скорость, интенсивность нашей жизни.

«Е» — ее результат, след на пыли Млечном пути.

Меня мучает безрезультатность моей жизни. Но я не жалуюсь. Нельзя гневить бога. Ведь он не только учит. Но и проучивает.

Ладно, хватит объяснять прописные истины. Хотя, Коэльо на этом мировую известность приобрел и кучу денег заработал в придачу. Но нам так не жить. Никогда. Да и не жалко.

Я подбираюсь к главе о Марте. Я не думала о ней и всем том, что произошло между нами, ни разу в течение последних пятнадцати лет. Следующая глава — настоящая премьера, совершенно не осмысленный и не проработанный пласт жизни. Отсюда, видимо, и моя испанская грусть. Вчера искала кое-что в столе и наткнулась на целую связку ее писем. Марта была моим единомышленником во многом, в том числе и в любви к написанию писем. Но перечитывать их я не буду, я ведь решила полагаться только на свою память. Что ж, память, давай, размахнись киркой. Выдай на-гора породу. Что это будет за порода — пустая или с угольком? Уголек — источник не только тепла, но и пожара…

Итак, Марта.

Марта Эскрида и Джориана. Так поэтически-возвышено ее звали. Это вам не Валька Голопердыщенко.

Это звучит не только гордо, но и красиво. У испанцев принято носить имя как папы, так и мамы. Поэтому и получилось так длинно. И имя ее мне всегда нравилось: Марта. Наш русский эквивалент — Марфа, не такой интересный, да и ассоциации у меня, историка, возникают какие-то дурацкие: Марфа-Посадница. Была в нашей истории такая историческая деятельница. А все исторические деятельницы у меня почему-то получают одинаковое лицо — боярыни Морозовой с картины Сурикова.

Грозная такая, с нахмуренными бровями и огнем фанатизма в очах. Хотя, и в моей Марте были некоторые черты Морозовой. Черные глаза-угли, прямой нос, узкий сжатый рот. Зато, какие волосы! Гуще и черней я в своей жизни не встречала. Даже парикмахеры опускали головы в благоговении и добровольно отказывались от заработка — не поднималась рука стричь такую красоту. Так она и ходила с этой копной. Как древнеегипетская фараонша в парике.

Мы познакомились с ней в университете на курсе литературы той страны, в которой я живу. Кстати, вы уже догадались, какая страна имеется в виду? По отношению к местным жителям мы были иностранками и сблизились моментально. К тому моменту я жила в стране лет пять и активно дружила с Кристин. Марта приехала из Испании и жила у своего приятеля, местного жителя. Постепенно я узнала ее предысторию.

В Испании она познакомилась и влюбилась в одного молодого человека, ради которого, собственно, и приехала сюда. Но молодой человек по каким-то причинам к этому моменту к ней подостыл. Марта же еще пылала любовью. Я говорю это не иронично, наоборот, с сочувствием и жалостью. Он была опалена и сожжена напалмом этого безответного чувства, а свое страдание, будучи человеком крайне скрытным и гордым, тщательно прятала от окружающих людей. Я же была не окружающая, а подруга, и мне она открылась.