Ольга Эрлер - Я и мои (бывшие) подруги

Она действительно в детстве занималась танцами и балетом, и казалась мне небожительницей, девочкой, которой было доступно то, о чем я только мечтала, и что оставалось недоступно мне. Я бредила балетом, художественной гимнастикой. В третьем классе даже по собственному почину пошла в спортивную школу, выполнила все упражнения, которые велел сделать тренер — даже шпагат и стойка на руках в первый раз в жизни чудом получились у меня. Вот как хотела! А тренер честно объяснил мне: «Девочка, ты все делаешь хорошо. Но ты будешь большой. А для гимнастики нужны маленькие девочки». Он оказался прав. Но в третьем классе я еще не предполагала, что буду большой. Почему у нас занимались только перспективными детьми, из которых можно выдрессировать чемпионов с загубленным здоровьем. Ну и позанимался бы ребенок пару лет для себя, для собственного удовольствия. Моя двоюродная сестра, тоже небожительница, занималась художественной гимнастикой. Дошла до кандидата в мастера, хотя врачи категорически запрещали ей всякие нагрузки с ее врожденной болезнью позвоночника. Зато ее мама — фанатка спорта — очень хотела видеть ее на ковре с лентой в руках. Жизнь, почему ты так несправедлива? У меня позвоночник был в порядке, и я так мечтала.

В классе восьмом-девятом я увлеклась Ремарком и Хемингуэем, которого прочла всего. Валя напоминала мне всех его героинь сразу, таких ненашенских непонятных женщин. Вот и в Вале было нечто такое, что выделяло ее из круга других девочек. Лишь позже я поняла, что это было.

Нашлось и ненашенское слово для его определения — «sex appeal».

Вы наверняка слышали или еще помните, мои дорогие читательницы, признание середины 80-х годов, что в Советском Союзе секса нет. Это, отчасти, правда. Молодым девушкам нелегко давался предусмотренный матерью-природой переход в мир женщин. О сексе не только молодые девушки, но и их матери и бабушки имели самые фантастические представления. Животрепещущая тема замалчивалась и табуизировалась, как будто основного инстинкта и нет вовсе. Не существовало в продаже ни соответствующей хорошей литературы, ни противозачаточных средств, ни элементарных презервативов, которые имелись уже четыре тысячи лет назад в Египте и две с половиной тысячи лет назад в античной Греции и Риме. Даже слова такого стеснялись. Единственный завод, производивший презервативы, стыдливо называл его резиновым изделием номер два. Номером один, говорят, был противогаз. Откуда берутся дети — никто не объяснял, ни в школе, ни в семье.

Прекрасный процесс их зачатия назывался нехорошим матерным словом. Одним словом, неслыханная дикость.

Кажется, Маркс писал, что уровень развития цивилизации определяется отношением к женщине. Он очень прав. От себя я еще добавлю, что хорошим показателем является также наличие и состояние общественных туалетов и степень табуизации вопросов пола.

Моя мама, как я догадалась позже, не очень радовалась нашей с Валей дружбе, видимо, чувствовала в ней задатки девушки, нравящейся мужчинам. Но моя мама — мудрая и деликатная женщина, она никак этого не высказала. В школе об этом не было и речи. Мы не были переспелками. На подвиги нас всех не тянуло. Мы не разговаривали переменки напролет о мальчиках. Во-первых, мальчики того не стоили. Во-вторых, у нас имелись более занимательные темы.

Девятый класс оказался самым счастливым в моей молодой жизни. У меня сохранился дневник с того времени, мой первый из длинного ряда других. Серая толстая тетрадь с моими рисунками Пат из «Трех товарищей» Ремарка и леди Эшли из «Фиесты» Хемингуэя на обложке.

Я не собиралась пользоваться никакими дополнительными материалами, лишь тем, что в данную минуту выдает моя ненадежная память, но, представив эту серую тетрадь, мне непреодолимо захотелось взять ее в руки.

Память меня, конечно же, подвела. Серая тетрадка оказалась второй, за десятый класс, а ей предшествовала коричневая. И она начиналась следующими словами: «Сегодня у меня была Валя. Я ее очень люблю. Мы снова болтали о жизни. Она такая прелесть!» Как жаль, что я не записала поподробнее нашу «болтовню» о жизни. Интересно и показательно, что моя самая первая запись — именно о Вале.

Мне пришлось перечитать обе тетрадки. На это ушло время. Волей-неволей пришлось прожить девятый-десятый классы и первый курс, вспомнить и ощутить себя, такую далекую и забытую, с пятнадцати до семнадцати лет.

Девятый класс отличался от десятого как небо от земли. Я сама весьма метко и лаконично описала этот тяжелый процесс переходного возраста и прощания с детством в одной фразе — «превращалась из цыпленка в курочку».