Альберто Васкес-Фигероа - Айза

— В первую ночь, которую мы провели в доме, меня навестил всадник. Он сидел на черном коне и был одет в белую рубашку, застегнутую до воротника и с пятнами крови в трех местах. Он долго стоял за окном, глядя на меня своим единственным — левым — глазом. Затем кое-что сказал и ускакал.

— Что он сказал?

Младшая Пердомо Вглубьморя покраснела, вновь опустила голову и почти шепотом добавила:

— «Ты могла бы стать достойной матерью Баэсов, но последнего Баэса, достойного носить это имя, сожрали кайманы этой реки».

С воем — словно животное, которому вспороли брюхо ледяным ножом, — Селесте согнулась пополам и, упав со стула, начала кататься по полу и бить ногами куда попало, будто в припадке эпилепсии.

На нее навалились Себастьян и Асдрубаль, стараясь успокоить, заставили выпить полный стакан воды. Аурелия обняла Селесте и гладила до тех пор, пока та не прекратила трястись.

Когда женщина кончила икать и шмыгать носом, она пристально посмотрела на Айзу и отрывисто проговорила:

— Так это был мальчик. Это был мальчик, и мне пришлось ждать столько лет, чтобы об этом узнать. Мой сын! — вновь всхлипнула она. — Это моего сына съели кайманы. — Она замолчала, вытерла нос тыльной стороной ладони и, не сводя с девушки взгляда, с вызовом спросила: — Кто ты такая? Кто ты такая, что ни с того ни сего являешься и все изменяешь? — Она тряхнула головой, словно безуспешно пытаясь привести мысли в порядок. — С тех пор как я тебя узнала, я постоянно пребываю в смятении. Кто ты такая, скажи? Почему ты усмиряешь лошадей? Почему сводишь с ума людей? Почему с тобой разговаривают мертвые? — Она умоляюще посмотрела на Аурелию и настойчиво спросила: — Почему?

Та с выражением глубокого смирения ответила:

— Она наделена Даром.

— Даром?

— Способностью, которую она сама не может контролировать. Ей подчиняются животные, и с ней разговаривают мертвые. Иногда она лечит больных и предчувствует несчастья.

— Она ворожея?

Все повернулись к Акилесу Анайе. Это он задал вопрос, и вид у него был невозмутимый, словно все происходящее было вполне в порядке вещей.

— Ворожея? — с досадой повторила Аурелия.

— Та, что вроде знахарей и колдунов, которые наводят порчу на животное или христианина, едва взглянув на него. — Старик кивнул в сторону горизонта: — Вон там, в сельве Ориноко, живет Камахай-Минаре́, богиня, которая заставляет мужчин убивать друг друга за свою любовь. — Он помолчал и кинул окурок сигареты на дно чашки, в которой раньше был кофе. — Здесь, в льянос, у нее полно приверженцев. Особенно среди бакеано и индейцев.

— Моя сестра не имеет никакого отношения ни к колдунам, ни к колдовству, — сухо перебил Акилеса хмурый Себастьян. — Просто она улавливает то, что другим недоступно. — Он повернулся к Селесте и, судя по всему, хотел увести разговор в сторону. — Меня удивляет, что ее слова произвели на вас такое впечатление, — сказал он. — Неужели в них есть какой-то смысл?

Та уже успела оправиться от потрясения, вернувшись к столу, чтобы подкрепиться доброй порцией рома, хотя у нее все еще тряслись руки, и ответила, не глядя на молодого человека, поскольку взгляд ее по-прежнему был прикован к Айзе:

— Да. Конечно есть, но я предпочитаю об этом не говорить. — Женщина вновь наполнила стакан. — Что еще тебе известно об этом доме? — допытывалась она.

Айзе был не по душе вопрос. Вначале она было хотела промолчать, однако затем обвела взглядом вокруг, словно видя впервые эти стены и потолок или же пытаясь прочесть некое послание, которое только она могла расшифровать.

— Он очень старый, и в нем родилось много людей, — сказала она. — Но он еще жив, потому что здесь никто никогда не умирал.

— Это не так, — возразила Селесте Баэс и ткнула пальцем в Акилеса Анайю: — Здесь умерла его жена.

Девушка замолчала и опять воззрилась на стены, словно сама удивлялась своей ошибке, но тут старик управляющий, который вновь принялся скручивать очередную сигарету, произнес, не поднимая головы:

— Простите, хозяйка, но это не совсем так, как вы сказали. Найма была здесь все время, пока болела, но однажды она вышла погулять, и, вернувшись, я обнаружил ее спящей вечным сном вон там, под саманом, который она так любила. — Он все так же невозмутимо зажег сигарету. — Я просидел над ней всю ночь, там я ее похоронил, и там, как вам известно, хочу быть похороненным… — Он махнул рукой в сторону Айзы: — Насколько я помню, она права: в этом доме пока никто еще не умирал.