Альберто Васкес-Фигероа - Айза

— Здесь? — удивился Асдрубаль. — Здесь, в Каракасе? Да ее разорвут на куски.

— Не все здесь дикари.

— На Лансароте их было еще меньше, а видишь, что получилось. В деревне-то ее уважали, потому что знали, что с Вглубьморя шутки плохи, но как только появились чужаки — мне пришлось одного убить, не то в ту же ночь убили бы ее. Не обольщайся! Тебе известно лучше, чем кому бы то ни было, что в Каракасе Айзе не место.

— А где ей место? — потерял терпение его брат. — В монастыре? В банковском сейфе? — Он стукнул по стене кулаком. — Если бы она, по крайней мере, была легкомысленной! Не проституткой — просто нормальной девчонкой! Боже праведный! Это приводит меня в отчаяние, потому что, сама того не желая, она превратила нас в своих рабов, а мне даже не хочется перестать им быть. — Он смущенно прищелкнул языком. — И я желал бы, чтобы кто-нибудь объяснил мне почему.

— Она наделена Даром.

— Дар! — Себастьян вновь устало опустился на груду кирпичей и напоследок затянулся, прежде чем передать сигарету брату. — С самого рождения Айзы это слово преследует нас, словно речь идет о проклятии. — Он поднял глаза. — Этот Дар сломал жизнь тебе и мне.

— Отец тоже погиб из-за него, я это знаю, — согласился Асдрубаль. — Но я еще надеюсь, что когда-нибудь этот Дар опять станет тем, чем был в самом начале: Божьей милостью, с помощью которой Айза облегчала страдания хворых или указывала нам, где забрасывать снасти там…

— Жаль, в Каракасе нет рыбы, — съехидничал его брат.

— Зато есть хворые.

— Ты же знаешь, мама против того, чтобы Айза использовала Дар, — с горечью улыбнулся Себастьян. — Хотя люди здесь суеверные, и в четыре дня выстроилась бы очередь длиннее, чем в ярмарочный балаган. — Он покачал головой. — Нет! Нам надо постараться сделать так, чтобы она его утратила. — Он рассмеялся. — Если бы она вдобавок утратила зад и сиськи, наши неурядицы закончились бы.

Зазвенела сирена, призывая на работу, и Асдрубаль указал рукой на груду кирпичей, на которой сидел его брат.

— Ладно, хватит, — сказал он. — Сейчас наша проблема — перенести вот это все и не сверзиться вниз. Пошевеливайся, а то бригадир поглядывает в нашу сторону… и чуть что — позовет португальцев.

— Чертовы португальцы! — процедил Себастьян. — Некоторые работают за половину дневной платы, лишь бы им позволили ночевать на стройке. Так что деваться некуда!

Асдрубаль презрительно ткнул кирпичом в сторону города, простиравшегося у его ног:

— И ты все еще утверждаешь, что найдешь себе место там, внизу! Разве что на кладбище!

Лусио Ларрас успешно справился с приказом. С наступлением темноты он втолкнул упирающегося Мауро Монагаса в огромный серый «кадиллак» и провез его по самым темным и неузнаваемым улицам Ла-Кастельяны, Эль-Кантри и Альтамиры, прежде чем доставить в роскошнейший особняк своего хозяина. Тот принял Однорукого в элегантном кабинете, какой толстяку за всю его — уже долгую — жизнь не доводилось видеть ни во сне, ни наяву.

Дону Антонио Феррейре не пристало тратить время на общение с таким ничтожеством, как Мауро Монагас, поэтому он сразу же показал посетителю конверт, лежавший на столе.

— Здесь две тысячи боливаров… — сказал он. — Они твои. Взамен я хочу всего лишь образец почерка девушки, да чтобы ты держал рот на замке.

Толстяк Монагас, насмерть перепуганный с того самого момента, как Лусио Ларрас объявил, что ему придется пойти с ним, нравится ему это или нет, попытался унять неодолимую дрожь в своей единственной руке, сглотнул слюну и, собравшись с духом, спросил:

— Что ты собираешься делать?

— Забрать ее себе, естественно, — абсолютно невозмутимо ответил дон Антонио даз Нойтес. — Подобное создание не заслуживает того, чтобы томиться в четырех стенах. А ну как однажды местная шпана возьмет да и поднимется наверх, чтобы ее оприходовать? Я же могу дать ей все, что она пожелает.

— Это будет нелегко. Ее братья…

— Ее братья — всего-навсего голодранцы, — уверенно перебил его бразилец. — Когда они обнаружат письмо и прочтут, что она уходит, потому что не хочет жить взаперти, они ничего не смогут предпринять. А попытаются — я позабочусь о том, чтобы их выдворили из страны. — Теперь он заговорил другим тоном, очень решительным. — Среди моих клиентов есть очень и очень влиятельные люди, — сообщил он и, поскольку собеседник молчал, почтительно внимая, продолжил: — Придется им смириться, а потом я вышлю им кое-какие деньги, чтобы не поднимали шума. — Он покачал головой, словно его самого огорчало подобное поведение. — Я знаю этот тип людей: они все реагируют одинаково.