Луиджи Пиранделло: Записки кинооператора Серафино Губбьо

Верх взяли советы родителей, и я отправился в Льеж, где, с бесом философии в крови, глубоко, изнутри изучил все машины, придуманные человеком для достижения счастья.

Из этого я извлек, как видите, большую пользу. С инстинктивным ужасом я отпрянул от действительности — такой, какой ее видят и ощущают другие, но не сумел при этом создать, внутри и вокруг себя, собственной реальности, ибо мои расшатанные чувства пошли по ложному пути, и я никак не могу найти ни смысла, ни ценности своего зыбкого, лишенного любви существования.

Отныне я смотрю на все, в том числе на себя, как будто издалека и ниоткуда не получаю ни малейшего намека подойти, приблизиться с доверием или хотя бы с надеждой на утешение. Жалостливых намеков — этих хоть отбавляй, я их вижу в глазах людей, в облике множества мест, они подталкивают меня не получать и не давать утешения, ибо не может дать утешение тот, кто не может его получить; жалость — это пожалуйста. Но передать жалость и получить ее — не так-то легко, я знаю.

Вернувшись в Неаполь, я долго не мог найти работы. До поры до времени вел богемную жизнь «растрепанного» [8] «Растрепанные» (ит. scapigliati) — литературнохудожественное движение, зародившееся на севере Италии в 1860-е гг. и быстро распространившееся по всей стране. В круг «растрепанных» входили Пуччини, Понкьелли, Верди, Арриго Бойто и др. Их эстетика развилась в знаменитый итальянский «веризм». Позднее идеями искренности и правды вдохновлялись декаденты, футуристы, авангард, а также сам Пиранделло. в компании молодых художников и артистов, пока еще оставались последние крохи небольшого наследства. Как я уже говорил, случаю и дружбе старого приятеля по учебе я обязан местом, которое теперь занимаю. Занимаю (долой ложную скромность) с честью, и за свою работу получаю приличное вознаграждение. О да, меня тут все считают отличным оператором: чуткий, обладающий безукоризненной бесстрастностью. Если я благодарен Коко Полаку, то и Полак, в свою очередь, должен благодарить меня за благосклонность, которую испытывает к нему босс, г-н Боргалли, гендиректор и член совета директоров киностудии «Космограф», ведь стараниями Полака предприятие приобрело такого ценного кинооператора, как я.

Господин Губбьо не приписан ни к одной из четырех артистических трупп художественного отдела, все они пытаются заполучить его для съемок самых сложных полнометражных фильмов. Господин Губбьо, не в пример остальным пяти операторам кинофабрики, работает больше положенного, правда, за каждый удавшийся фильм получает дорогой подарок, а нередко и дополнительное вознаграждение. Короче говоря, я должен радоваться и быть доволен. Я же скучаю по голодным неаполитанским дням и безумным временам в компании молодых художников.

Едва вернувшись в Неаполь, я свиделся с Джорджо Мирелли, который проживал там уже два года. Незадолго до того он представил на художественную выставку две странные работы, которые вызвали жаркие споры среди критиков и публики. В нем была наивность и пыл прежних шестнадцати лет; его не заботило, как и во что он был одет, не заботили ни взъерошенные волосы, ни первые редкие волоски, спиральками пробивавшиеся на подбородке и болезненно худых, бледных щеках. Он и вправду был болен, болен той божественной болезнью, которая превращала его в жертву томительного, беспрестанного поиска, вот он и не замечал всего того, что для других было обычной будничной реальностью; он был готов в любую минуту броситься на какой-то таинственный, далекий, только ему понятный зов.

Я справился у него о домашних. Он ответил, что дедушка Карло недавно умер. Я с удивлением отметил, с каким видом он говорит об этом: казалось, его ничуть не трогает утрата. Но, видно прочитав в моем взгляде призыв вернуться к этой боли, он сказал: «Бедный дед…» — с такой жалостной улыбкой, и я понял: в той бурной жизни, что клокотала у него внутри, не оставалось места для личной боли.

А что бабушка Роза? Ничего, с ней все нормально — насколько может быть нормально после такой утраты, бедная старушка. Теперь каждое утро нанизывает по две ветки жасмина, одну для недавнего покойника, другую — для давнишнего.

А Дуччелла, Дуччелла-то как?

Ах, какие искорки смеха зажглись у него в глазах в ответ на мой вопрос.

— Хорошеет! Хорошеет!

И он рассказал, что она уже год как помолвлена с молодым бароном Альдо Нути. Свадьба должна состояться в скором времени, отложили из-за смерти дедушки Карло.