Антон Соловьев - Lubvi.NET

В этот вечер, я в первый и последний раз в жизни видел, как Света плачет. И я знал, как ее «лечить». Ее не нужно было гладить по головке и говорить, что все еще будет, но также ее не стоило бить по щекам и говорить: «Заткнись, дура!» Свету в эту ночь нужно было трахать. Трахать долго, монотонно, до полного абсолютного исступления, пока окончательно не поймешь, что все, больше не можешь, уже нет сил даже встать с постели.

Она ушла рано утром, разбудила меня в шесть утра и ушла. От вчерашней, полностью разочаровавшей в жизни Светы не осталось ничего. Я видел ту женщину, которую впервые встретил на остановке около метро Пролетарская. Холодную, ироничную и немного циничную. Женщину, с которой очень легко лечь в постель, но чью дружбу так трудно завоевать. Она не верила никому, и, скорее всего, она никогда и ни во что не верила, кроме себя самой. Я наблюдал за тем, как она одевается, как смотрит на себя в зеркало, и неожиданно понял: я бы не смог ее полюбить, даже если бы сейчас волшебный дар любви был по-прежнему со мной.

— Не оставляй у себя дома девиц больше чем на сутки, потом выгнать будет тяжело. У любого человека есть очень поганая черта — он ко всему привыкает. Вот привыкнешь, что у тебя в доме живет Оля, или Ира, или Таня и тебе уже будет плевать, любишь ты ее или нет, ты просто привыкнешь к тому, что она все время рядом с тобой. А потом поздно будет, дети пойдут, и все такое. Так что переночевала — и гони взашей. При этом не делай исключения ни для кого, а особенно для меня. Я ведь такая, могу и остаться.

— Тогда счастливо, мне надо работать, — проворчал я.

— Не ври, тебе спать хочется, — рассмеялась Света. — Ладно, звони. Мне тоже не мешало бы заняться делом. Лучшее лекарство от меланхолии это, конечно же, работа. В этом нам, фрилэнсерам, повезло. Нечем заняться? Всегда есть работа. Давай, звони если что!

Она послала мне воздушный поцелуй и закрыла за собой дверь. Я же вышел на лоджию покурить. Спать мне уже не хотелось, но и для умственной работы мой организм пока еще окончательно не включился. Кипел чайник, скворчала на плите яичница. А я сидел и размышлял над значением слова «фрилэнсер».

Ведь свободными копейщиками называли не только наемников в средние века. В девятнадцатом веке так называли политиков, которые не примыкали ни к одной из партий, а поддерживали ту, которая в данный момент находилась в фаворе. А сейчас так называют таких, как я и Света. Людей умных, талантливых, как нынче модно говорить, креативных, людей, обладающих навыками сразу нескольких профессий и при этом не гнушающихся никакой работы.

Надо написать студенту курсовик? Пожалуйста, раз студенту лень это делать или же он просто работает. Подрядиться литературным негром и написать пару глав в кровавый боевик про бандитов? Тоже нет проблем. Или придумать глупое, пошлое четверостишие на не менее пошлую поздравительную открытку, которую сконструирует кто-нибудь из Светиных коллег. Тоже нет проблем. Лишь бы платили хорошо и вовремя.

Но неужели мое предназначение заключается только в банальном поиске пропитания? Да, есть книги. Но чем больше я их читаю, тем отчетливее понимаю, что я никогда не стану вторым Гюго или Кафкой. Да и никто из моего поколения не станет. Потому что эти великие люди были согласны жить в нищете, согласны были писать ради идеи и большинству из них было не важно, станут ли они когда-нибудь всемирно известными. Нам же подавай славу, деньги. Мы всего боимся, думаем, как бы угодить редактору или заказчику. Я не посмею стереть с компьютера откровенно неудачную статью, потому что знаю, что на любую плохую статью найдется еще более гадкое издательство и я ее рано или поздно продам. Мы не можем себе позволить такой роскоши как сжечь второй том «Мертвых душ». Я не хочу ради своих книг отправиться в изгнание как Солженицын, который несмотря ни на что все равно любил свою Родину, которая исковеркала ему жизнь.

Мы не способны на подвиг, мы меряем творчество авторскими листами и гонорарами за тысячу знаков с пробелами. Нас по-другому воспитали, мы по-другому думаем. И дело даже не в том, что до нас уже все сказали Вергилий, Тацит, Рабле и Байрон. Нам тоже есть что сказать, только мы не хотим говорить то, что никто из наших современников не захочет слушать.

Мы наемники, мы сражаемся не за вассальную присягу и клятву королю, мы сражаемся за деньги. Хотя те, кто нынче работают в штате газет, ничуть не лучше нас. Просто они любят работать в коллективе, а мы законченные индивидуалисты и эгоисты. В этом-то вся разница. Рыцарей больше нет, остались одни наемники. Или, быть может, нет? Сидит где-нибудь в малогабаритной квартире новый Шекспир, пишет себе тихо в стол, а публикует какую-нибудь бульварщину, чтобы прокормить семью. А потом, может, все случится так же, как с Вильямом Блейком, который издавал сборники стихов за свой счет, а стал известным много лет спустя после смерти. Но нужна ли была Блейку посмертная слава? Да нет, скорее всего. Блейку просто надо было писать.