Антон Соловьев - Lubvi.NET

— Ну да, — вяло ответил я. — Ну да.

— Что, представлял себе это все по-другому? Мягкий полумрак, свечи. Все такое.

— Да, нет, — я пожал плечами. — Я просто раньше думал, что секс — это по любви, это таинство.

— Насчет таинства ты прав, это действительно как обряд, обряд посвящения в мужчины, но насчет любви я не согласна. Так никогда не было, пойми. Никогда. Да и где вообще эта твоя любовь? Ее нет. Знаешь, разве эти страшные, некрасивые училки, разве они любят своих мужей-алкоголиков? Разве эти мужики любят их? Ты знаешь вообще, какой у нас процент разводов?

— Большой, видимо, — сказал я, отхлебывая из чашки уже успевший остыть чай.

— Не просто большой, а катастрофически большой. И ты знаешь, раньше он не был таким большим только потому, что до революции это был вообще сложный процесс, а в Советском Союзе это было клеймо, похуже того, что ставили в средние века на ворах и шлюхах. Вот и жили, вот и терпели в тряпочку. В советское время было все так же. И наркотики были, конечно, не так массово как сейчас, но были, и пьянки поголовно, целыми деревнями. Просто сейчас это так явно видно, потому что уже нет смысла скрываться, за это никто не накажет. Ведь наказывали раньше не тех, кто так делал, а тех, кто это показывал общественности. Вот в чем проблема, я думаю.

— Может… Не знаю, — сказал я. — Но ведь грань морали все равно стерлась, размылась, ее больше нет. И это сделали мы, журналисты, телевизионщики. В одной программе мы льем слезы о найденных родственниках, а в другой без жалости препарируем чью-то судьбу.

— Тогда почему ты пошел на журфак? Неужто ты хочешь это все изменить, сделать журналистику лучше?

— Нет, — я покачал головой. — Мне просто интересно, смогу ли я остаться в этой клоаке человеком. Нет, не святым, не праведником, по канонам религии, просто обычным, нормальным, порядочным человеком.

— И как сам думаешь? Сможешь?

— Думаю, что да! Но боюсь только, что мне будет тяжело, очень тяжело. И под конец моей жизни этой самой порядочности и человечности останется во мне очень, очень немного.

— Ты классный парень, Андрюха. — Она подошла ко мне и поцеловала меня в нос. Просто так, по-детски, немного игриво. Она была психологом и почувствовала, что именно это мне сейчас было надо, а не какой-нибудь французский навороченный засос.

— Будут проблемы с компом, звони, — сказал я, записывая на бумажке свой домашний телефон, при этом отчетливо осознавая, что она мне больше не позвонит никогда.

Саша долго оправляла одежду, расчесывала свою длинные волосы, заплетала их в косу. Потом мы зашли к директрисе, я отчитался о проделанной работе, похвалил компьютер, при этом, кстати, ничуть не покривив душой, и на этом распрощался и с этой школой, и с девственностью, и со многими своими комплексами, которые присущи слишком уж заумным молодым людям в восемнадцатилетнем возрасте.

Несмотря на усталость и некоторую опустошенность я даже не стал подъезжать на автобусе, а пошел домой пешком. Мне было надо очень многое обдумать, причем сделать это сразу, пока впечатления не потускнели, окончательно став одним из эпизодов моей, как я искренне надеюсь, долгой жизни.

Я думал над словами Саши, моей первой в жизни женщины, которая, кстати сказать, отнеслась к этому с должным вниманием, за что я ей благодарен до сих пор. Мы говорили о многом, но больше всего меня поразила мысль о том, что большинство семейных пар на самом деле живет без любви. Просто обоих супругов устраивает совместный секс, быт. Они понимают, что пора бы обзавестись семьей, затем года через два-три в свои законные права вступает привычка жить с этим человеком, каждый день его видеть. Затем они либо учатся терпеть некоторые неудобства совместного проживания, либо расходятся. Еще я думал о том, почему эти несчастные женщины терпят мужей-алкоголиков. И мне в голову пришла мысль о том, что лучше уж быть женой алкоголика, чем вообще одной. Если мужик худо-бедно, но приносит домой деньги, если он чаще просто засыпает, чем начинает ее бить, бить жестоко и цинично, зная, что она ему не ответит, то его можно терпеть, если, конечно, это происходит достаточно редко. А уж если раз в две недели, приняв не слишком много, он займется с ней сексом, невзирая на то, что на нее любой другой нормальный мужик не посмотрит — так это вообще замечательно.

Мне кажется, что чем человек старше становится, тем больше его лицо напоминает его внутренний мир. Я видел благородных, действительно красивых пожилых людей. Видел, но только на портретах на обратной стороне книг, где нередко публикуется краткая информация об авторе. Еще я таких людей редко, но все же встречаю на улице. Таких благородных, не путать с благообразными, стариков. Которые, не опускаясь по уши в клоаку жизни в эпоху больших политических перемен, сумели все-таки отвоевать себе место под солнцем и остаться в живых. Но таких мало.