Анн-Лу Стайнингер - С трех языков. Антология малой прозы Швейцарии

Перевод выполнен по изданию «Рассказы и фрагменты» [ «Nouvelles et morceaux». Tome 2, 1908–1911. Slatkine, 2006].

Тем вечером, в субботу, пятеро мужчин рубили лес у Клюза. Лес этот старый, растут в нем дубы да буки, но больше буки. Оттуда до деревни добрых полчаса ходу будет. Раскинулся лес по редким холмам и равнине с запада на восток. На севере он вплотную подходит к полям, стеной стоит над ними, на юге рассекает его овраг, и чем дальше к востоку, тем овраг глубже. На дне течет ручей под названием Рю. Пробиваясь сквозь слоистую, обычную для здешних мест, почву, он исподволь размывает ее, подтачивает берега. Один край оврага, лесной, много выше другого, и кажется, лес внезапно обрывается, но чаща кругом непроходимая, тесно стоят деревья, всюду ежевика, заросли дикой малины, вечный сумрак, ни тропки нет, лишь глубокие колеи на мягкой земле, оставленные груженными лесом возами.

Вот здесь-то они и были, на прогалине, в самой глуши. День клонился к вечеру, мужчины оставили топоры, набросили куртки, собрались уходить. Уже каждый поднял свою корзину для обеденных припасов и, перекинув ее через руку, раскурил трубку. Лишь Большой Фавр все еще обрубал ветви дуба, поваленного в полдень. Его окликнули.

— Ступайте вперед, — отозвался он, — я еще раз-другой махну топором и догоню вас. Дорога известная.

Так четверо ушли, один остался.

Был он роста огромного, сильный, широкоплечий, с длинными рыжими усами. Поговаривали, что жену свою Большой Фавр уморил, так жестоко он с ней обходился. И все это знали, но в глаза ему сказать не смели, только шептались между собой: уж очень был он силен и на расправу скор. Поначалу, как умерла жена, все от него отвернулись, а он подошел и прямо спросил: «Случилось что? Отчего вдруг здороваться со мной перестали?»

— Да что ты, — смутились все. — Ничего против тебя мы не имеем. Не выпьешь ли с нами по стаканчику?

Так и стал Большой Фавр хозяином положения, да он и раньше им был, а вот понял это только теперь. Жену его бедную в сырую землю зарыли, а он жил себе преспокойно, пил допьяна, ел досыта. И держался гордо, все, бывало, повторял: «Со мной они не справятся».

Кто «они»? Неизвестно, но Фавр так это говорил, что за словами слышалось, будто вся жизнь в его руках, и нет ему равных. Может, оно и верно, да только был он таким же, как все мы, смертным.

Фавр с размаху опускал топор на крепкие узловатые ветви, окружавшие ствол, самые толстые со второго удара поддавались. Так он очистил дуб сверху донизу, остались лишь толстые сучья. Он рубил их, вытаскивал из-под ствола, складывал в кучу, и та росла горой. Со свойственной его натуре гордыней, Фавр решил сделать всю работу в одиночку и до конца.

Вечер, как случается в начале ноября, был пасмурный, снег пока не выпал, но тяжелые тучи обещали его, а поля уже местами припорошило. Ветер налетал порывами, обрывал последнюю листву; сады стояли голые, и лес почти обнажился, лишь на грабах еще держались резные листья, прочные, словно металлические, они даже позванивали на ветру. А ветер все не унимался. Не стало мелких пташек: их унесло с листвой. Пусто, лишь высоко в небе черными точками кружат на сильных крыльях вороны, обгоняют друг друга, собираются в стаю, черным облаком поднимаются к тучам, то плавно опускаются ниже, то словно падают и резко взлетают вновь, — вот уже последняя стая с мрачным криком покинула лес. Стемнело, когда четверо мужчин вошли в деревню. Большого Фавра с ними не было. Беспокоиться о нем не стали, решили, что задержался, с тем и разошлись по домам.

Назавтра Фавр не объявился. День был воскресный, в лес никто не пошел. И вот в понедельник утром…

Ламбле шел первым. Вдруг он взмахнул рукой, подзывая других, и указал на землю. Там, у дубового ствола с последним наполовину отрубленным суком лужей растеклась кровь. И рядом топор, рукоятка в крови, уже засохшей. Топор узнали сразу. Отсюда и до прогалины, где обычно оставляли корзины, тянулся кровавый след. Ни корзины, ни куртки Фавра там не нашли. Видно, он остановился на минуту, присел на опавшую листву: тут еще лужа крови натекла. Дальше видны капли, где чаще, где реже, местами их вовсе не было, след терялся, а ветер так и гулял по лесу, и грабы роняли с вершин лист за листом. Но мужчин было четверо, и вот двинулись они, шеренгой, в пяти-шести шагах друг от друга, то останавливались, то собирались в круг, расширяли его мало-помалу, пока кто-нибудь не звал: «Сюда!» И они сходились вновь. Ведь они поняли уже, как надо искать, и точно знали, что найдут его. Сколько бы времени ни прошло, но не так уж много крови в человеке. «С такой раной, да заблудившись, не мог он далеко уйти», — думали они.