Артем Ляхович - Заговор

Веселые голоса переместились от леса к домику. Кто-то хихикнул. Хлопнула дверь — и будто опустили кулису: голоса глухо заворковали изнутри.

Торссон, впитав тишину, приподнял голову, оглянулся — и вновь, как вчера, начал свое мучительное приближение к окнам. Несколько раз он припадал к земле, принимая хруст веток за шаги. Он сам не знал, на что надеялся; его тянуло к домику, как к цели, без которой все вокруг лишится смысла.

Подойдя ближе, он вдруг увидел на двери бумажку. В голове сверкнул-закружился калейдоскоп: «записка… имена… тайные списки… карта…»

Оглянувшись десять раз вокруг, Торссон подобрался к двери, сорвал записку и развернул ее.

Она гласила:

«Многоуважаемому господину, который прячется в кустах. Честь имеем пригласить Вас в дом и отужинать в нашем обществе. Длительное лежание в траве может пагубно отразиться на Вашем здоровье, что было бы весьма огорчительно для нас.

С почтением,

Минуту или две Торссон стоял, борясь с багровой тяжестью, сдавившей лицо, и смотрел перед собой.

Его оцепенение прервал звук слева. Подняв глаза, Торссон захрипел: в дверном проеме стоял капитан.

Он спокойно смотрел на Торссона. Затем сказал:

— Более того: влага здешних трав таит лихорадку. Мерзейшая штука, скажу вам. И мне приходилось испытать ее прелести на собственной шкуре. Не рекомендую никому. Думаю, вам будет приятно и полезно обсушиться у камина. Прошу! — и он, сойдя с порога, пригласил Торссона жестом в дом.

Торссон не двинулся с места. Ум его вертелся, как сумасшедший шар; десятки мыслей и намерений вспыхивали и моментально гасли, и ярче всего догадка — «заманивает!..»

Осмыслив ее, он попятился назад.

— Не бойтесь. — Капитан отошел от порога. — Вы ошиблись. Мы ввели вас в заблуждение нашей игрой. Мы, знаете ли, странные люди: любим представлять то, чего нет. Каков наш Юнга, таковы и мы; все мы — дети, только разного роста. Иногда наши игры служат нам службу — как сейчас, например: Женни осаждают толпы поклонников, караулят ее всюду — у театра, у дома, в порту, на вокзале, при выезде из города… И что же? Униформа шофера, немного грима, и свободный проезд обеспечен. Никто не намерен клянчить автограф, стричь на память локоны, признаваться в пылкой страсти. Что возьмешь с шофера?

— Да еще с такого, как я, — раздался голос Билли, и Торссон резко обернулся. Обернувшись — крякнул, ибо в дверях стояла — с голосом и лицом Билли, но без усов — самая красивая девушка, которую он видел на свете.

Плечи и спину ее окутали волосы, скрытые ранее под кепкой. На ней было платье, преобразившее мальчишескую худобу в хрупкую женственность, от которой спирало дыхание. Девушка улыбалась. Из-за спины ее, топоча, выбежал Юнга и обнял ее за ноги, говоря — «мама, а сто тут делаисса?»

— …Я люблю водить, кэп научил меня, — продолжала девушка, — но вечно выверну то на кочку, то на булыжник. А мужчины мои терпят, — она взъерошила волосы Юнге, — хоть и шишки набивают… Проходите, вам у нас понравится. Мы так все сделали!.. — она повела рукой в воздухе. — Третьего дня закончили только. Я вся в известке была…

Улыбаясь, она сошла с порога, приглашая Торссона.

— В известке, в цементе, в клейстере и в глине, — уточнил капитан. — Еле отмыли. Женни лично участвовала в ремонте: рабочим пришлось сидеть и любоваться, как она танцует под потолком. В антрактах…

— Ну еще бы! Это же наш дом — и мой чуть-чуть, настоящий мой, всамделишний: я тоже немного делала его. Это ж совсем другое дело, — говорила Женни, приближаясь к Торссону.

На лице ее светились застенчивость и любопытство.

Торссон снова дернулся. Позор, подозрения и страх смешались в нем, как сера с селитрой; недоставало только искры — для взрыва. Огнивом стала мысль, внушенная приближением девушки — «окружают!»; вспыхнув, она обожгла его, и Торссон выхватил пистолет, направив его в Женни.

Та вскрикнула, инстинктивно прикрыв Юнгу.

В ту же секунду капитан крикнул:

— Женни, Юнга, не двигаться! Замерли!.. Почтеннейший, — он выждал паузу и заговорил медленно и спокойно, — почтеннейший, вам лучше опустить вашу пушку. Все мы безоружны. Ваше дуло здесь нелепо, как бомба на пикнике. Опустите его — и ступайте своей дорогой, если не желаете разделить с нами ужин.

Торссон не опускал пистолет. Рука его дрожала.

— Поймите, наконец, что мы не более воинственны, чем ваш ватник. Да, я знаю — этот дом принадлежал контрабандисту Горпу, но мы не имеем к нему отношения. Теперь это наш дом — для отдыха в тишине и покое, вдали от поклонников, от городского шума. Я купил его для Женни, для Рэя — Юнги, для нас. Мы играли в нечто, связанное с духом этих мест. Я рассказал жене про Горпа… для нее контрабандисты — романтика, сладкая жуть, плащи и шпаги, а вовсе не будни, как для вас. Вообразите, и так бывает. Нам весело думать, что мы возим сандал и драгоценные кораллы, а не одежду и книги. Остальное — фантом, химера, тень прежних обитателей дома, упавшая на нас. Поймите, наконец…