Николай Коняев - Дальний приход (сборник)

Никого не было в поселке у старика, и, кроме почты да магазина, он и не заходил никуда. Посидев на крылечке, взваливал на себя суму и брел в лес, где и жил — в доме на берегу лесного озерка.

Когда-то на этом озере стояла большая деревня. Но то ли выгорела в войну, то ли сгнила потихоньку в послевоенное десятилетие, только при мне уже ничего не осталось от нее, один стариковский дом. Да и этот дом сохранился благодаря лесничеству. Здесь, на озере, был кордон, пока не вышел старик на пенсию.

От поселка до лесного озера было недалеко, километра четыре, но редко кто выбирался сюда. Незачем было ходить…

Воды у нас и так хватало. И река, и Онежское озеро, и канал, прорытый вдоль его берега… Какая в этом водном царстве нужна еще вода?

И зачем тащиться к воде в лесную, буреломистую даль?

Нет… Никто не ходил на лесное озерко, разве что охотники, да и те только по весне, когда пробирались на глухариные тока.

Я побывал на лесном озерке случайно.

Трава не уродилась в тот год, на отведенном участке нам было не накосить на корову, вот и припомнились отцу старые заброшенные пожни, и в разгар сенокоса мы отправились искать их.

Увы… Мы так и не нашли ничего похожего на пожни. Давно заросли, должно быть, сенокосные поляны кустарником, как заросли ольхой и осиной лесные тропинки.

Зато часа через два, вдоволь поплутав по лесу, вышли мы к домику старика, стоящему у края тихой, затянутой кувшинками воды. Озерцо зарастало, и только посредине чернело открытое пространство.

Я уже говорил, что у нас в поселке было много воды…

Сколько я помню себя, столько помню и Свирь, текущую под окнами. Но наша вода была большой — по реке шли тяжелогруженые самоходки, а когда на моторке мы выезжали с отцом в Онежское озеро, распахивалась такая ширь, что захватывало дух…

Здесь же, впервые, кажется, увидел я маленькую воду. Она была тихой и какой-то медлительной. Здесь трепетали над листьями кувшинок стрекозиные крылья, здесь бегали по воде крохотные водомерки и бегуны. Иногда бегуны сталкивались друг с другом и тут же отскакивали в разные стороны.

Но, должно быть, и здесь водилась рыба, и старик ловил ее. Возле осевшего дома уткнулась в берег камейка — два выдолбленных бревна, сколоченные между собой металлическими скобами. Только для такой вот тихой воды и годилась эта лодка, как и сам ее хозяин, который в черных подшитых валенках и пожелтевших подштанниках вышел из покосившейся избы навстречу нам.

Отец принялся расспрашивать его о пожнях, но старик никак не мог сообразить, чего нам надо, и только кряхтел и мычал в ответ… Может быть, он плохо слышал, а может, просто позабыл слова от своей бесконечной жизни у этой тихой воды и зарастал колючками междометий, как зарастало мирисой лесное озерко…

Я помню ощущение давящей духоты, которая обволакивала меня здесь. Мы стояли у самой воды, но она не смягчала июльского зноя. В тоскливой, навалившейся духоте и в отце погасло желание отыскать заброшенные пожни.

Во всяком случае, больше мы не блуждали по лесу. Прямо от старика, не сговариваясь, двинулись к поселку. В лесу гудели слепни, тучами налетали с болота комары, и четыре километра пути показались бесконечными.

Тяжел был не сам путь. Давила духота, охватившая нас во время разговора со стариком.

Дома я сразу же искупался в холодной Свири, но легче не стало. Только к вечеру начал рассеиваться лесной дурман.

В тот вечер я ходил на свидание.

Со своей одноклассницей я встретился за поселком, на берегу реки, где еще с довоенных времен росли старые, задичавшие яблони.

Как хорошо было, обнявшись, смотреть на проплывающие мимо теплоходы!

Мы перешли уже в десятый класс, стали почти взрослыми, и жизнь казалась простой, ясно и отчетливо виделся ее смысл. Я не знал, что и как я должен совершить в ней, но то, что я должен что-то совершить, было очевидным. Без этого и не мыслилась будущая жизнь. Впрочем, кому не знакомо это состояние, когда, ничего еще не зная о жизни, самоуверенно и своенравно примеряешь ее на себя и нетерпеливо поджидаешь срока, когда можно будет наконец уехать, уйти, сделать, совершить, когда все кажется таким легким и простым!

И я не могу понять сейчас, почему среди этих мечтаний о будущей жизни снова вдруг вспомнились мне увиденные днем, затянутые ядовитой мирисой берега лесного озерка…

Снова, как тогда днем, трудно стало дышать.

— А знаешь, что страшнее всего? — спросил я у одноклассницы. — Это когда ты совсем-совсем не нужный…