Николай Коняев - Дальний приход (сборник)

Скачут необозримые полчища. Стрелы летят тучами. Сабли сверкают…

Думали монахи, что погибель монастырю наступает. Прямо в пролом мчится вражья конница…

А мужик, едва только вошел в монастырь, слабеть стал, прислонился с крестом к стене, в аккурат пролом им закрыв, перекрестился и помер…

— А враги? — спросил я. — Они ведь в монастырь хотели ворваться!

— Не ворвались… — заверил рассказчик. — Никто тот крест сокрушить не смог. Сказывают, что тракторами его тащили, да он не поддался. Немцы танками пытались свалить, а он все равно стоит… И сейчас, сказывают, на том же месте, куда и поставили. Никто, никакая сила не может сдвинуть…

Перекрестился рассказчик, завершая свою историю.

И с этим исчезает он в сумерках детской памяти…

Только крестное знамение и осталось от неведомо откуда и неведомо куда шедшего мимо нашего дома по обугленной послевоенной земле странника…

Но и сейчас, через столько лет, закрываешь глаза и видишь, как движется старческая рука, творя это крестное знамение…

6 марта 1998 г.

То лето началось для нас с разорения птичьих гнезд…

Был конец июня, но лето у нас всегда начинается поздно, было холодно, и вот с утра старшие ребята отправились в котлован.

Там, за поселком, на берегу реки стоял заброшенный леспромхозовский сарай, облепленный комочками ласточкиных гнезд. Эти гнезда и разорили старшие ребята. Вернулись они с птенцами за пазухами. Часть птенцов по дороге умерла — они достались знакомым кошкам, а некоторые еще жили, и ребята отдали их нашим девчонкам.

Одного птенца забрала моя сестра.

Вначале мы налаживали на чердаке гнездо вместе, но потом я неосторожно погладил птенца, и сестра прогнала меня.

Было ужасно обидно.

Сестра по-прежнему возилась на чердаке — мастерила из тряпочек гнездо, потом носила с огорода червяков, чтобы кормить своего квартиранта. Я же — откуда только сила взялась? — перетащил от хлева к дому лестницу и, размазывая по лицу слезы, забрался наверх.

За наличником кухонного окна у нас жило семейство мухоловок… Оттуда я и вытащил двух птенцов. Покрытые не потемневшей еще прозрачной кожицей, жалкие, как-то странно похожие на голых скорчившихся человечков, лежали они на моей ладони. Когда они перестали шевелиться, я испугался и засунул птенцов назад, за наличник.

Я вовремя сделал это. Едва я убрал лестницу, как прилетели взрослые мухоловки и, тревожно цикая, запрыгали по наличнику. Несколько раз заныривали в гнездо, громко переговариваясь между собой.

Из дома вышла мать.

— Кот залез… — посмотрев на мухоловок, сказала она. — От рыжий леший!

— Не… — запротестовал я. — Не! Это не наш Барсик, мама… Чужой кот ходил…

Мать как-то странно посмотрела на меня, тяжело вздохнула и ушла в дом.

Птенец, которого выхаживала сестра, к вечеру умер. Сестра теперь не прогоняла меня, и мы вместе похоронили его — в пустой консервной банке возле кустов крапивы.

Утром, на ребячьем пригорке, мы узнали, что умерли и другие птенцы. Кроме того, который достался Сашке Горшкову…

Трудно было в это поверить.

Тем более что Сашка был не нашим, не поселковым… Он жил в Петрозаводске, а в поселок приезжал на каникулы.

— Врешь… — сказал Колька Кондров.

— Чего вру-то?! — закричал Сашка. — Я могу показать, если не веришь!

И вот всей гурьбой мы вошли во двор к бабушке Горшковой.

Двор как двор.

Развешенное на веревках белье… Покосившаяся поленница дров… На крыльце стоят измаранные глиной сапоги… Все как у всех.

— Сейчас… — сказал Сашка. — Подождите здесь.

И он исчез в доме.

Назад он вышел не один, а с бабушкой — обычной старушкой в белой косынке.

В руках она держала птенца.

— Только руками не трогать! — строго предупредила она и вздохнула. — От хулиганы-то. Столько гнезд разорили…

Из-за спин старших ребят я ничего не увидел, но, судя по голосам, Сашка не соврал — птенец был жив.

— Ну что? — спросила бабушка. — Насмотрелись, ироды?

Она осторожно погладила птенца.

— Не бойся…

Смущенные, уходили мы.

— Это что… — уже на ребячьем пригорке рассказывал Сашка. — У бабушки всякие птицы живут. Она даже разговаривает с ними!

— Не ври… — неуверенно сказал Колька Кондров.

— Я и не вру! — сказал Сашка. — Я сам слышал, как она с ними говорит.

— Ну, а они?

— И они тоже… Только я не понимаю, чего они говорят, а бабушка разбирает. У нее… — Сашка таинственно понизил голос. — У нее косынка такая. Повяжет на голову и сразу всех птиц понимает. Да вы сами на ней эту косынку видели…