Светлана Шипунова: Генеральша и её куклы

Как‑то раз, в каникулы, мама взяла меня с собой в командировку, в Москву. Мы жили с ней в гостинице «Алтай», в районе ВДНХ, она уезжала с утра в свой главк, а я была предоставлена сама себе и каталась на метро и на автобусах–троллейбусах по Москве. Именно тогда я в первый и в последний раз побывала в Мавзолее, выстояв огромную очередь, страшно замёрзнув (была осень, дул ветер) и неприятно удивившись тому, как выглядел вождь в своём подземелье. Тогда же я придумала съездить электричкой в Загорск, посмотреть Троице–Сергиевскую Лавру. Был холодный солнечный день, голубые с золотом купола сияли в небе, я никогда не видела подобной красоты и все смотрела на них и не могла насмотреться. Потрясение было сугубо художественного свойства, как от произведения искусства.

И где только я потом, во взрослой жизни, ни бывала, каких только храмов – православных и католических – ни видела, начиная от Исакия в ещё не переименованном Ленинграде и кончая Нотр–Дамом в Париже, всегда то же чувство удивления и восторга сопровождает меня, всегда думаю, что вот жили же на свете люди, которые создали такую ни с чем не сравнимую красоту. Все же большую часть жизни я входила в храмы, как входят в музеи, – посмотреть, получить чисто эстетическое удовольствие.

Впервые я задумалась о Боге благодаря… Булгакову. Мне было восемнадцать лет, когда журнал «Москва» напечатал «Мастера и Маргариту». В редакции газеты, с которой я сотрудничала перед поступлением в университет, ходил по рукам единственный экземпляр, и мне никак не удавалось его заполучить. Прочитавшие уже вовсю шутили цитатами из романа. Говорили: «Сижу, никого не трогаю, починяю примус…» или: «Не разлей Аннушка масло…» и дальше – о чём‑то своём: не было бы того‑то и того‑то. Я не понимала, о чём они говорят, и страдала. Наконец, мне удалось уговорить одного молодого человека, за которым журналы были записаны на тот момент (это были вообще‑то библиотечные экземпляры). Сам он уезжал в командировку за репортажем, как сейчас помню, о зимовке скота, и я умолила его оставить мне журналы. Молодой человек согласился. Но только на два дня. Это было мучение. Хотелось читать медленно, смаковать фразы, возвращаться и перечитывать, хотелось останавливаться и думать, но вместо этого пришлось «галопом» пробежать текст по диагонали, мало что поняв и лишь почувствовав его грандиозность и ни на что не похожесть. От первого чтения осталось более или менее связное представление о «внешнем» романе – приключениях Воланда в Москве, но самое смутное – о романе «внутреннем» — истории Иешуа и Пилата. Я мечтала заполучить его надолго, сказаться больной и читать день, два, три, неделю…

Именно так все и случилось, но лишь несколько лет спустя. Однажды, торопясь в редакцию, я выскочила на проезжую часть улицы и ринулась к остановившейся дальше положенного маршрутке. В это время к той же остановке подходил троллейбус… Дело обошлось лёгким сотрясением мозга, но на две недели мне был предписан постельный режим. Вот тогда‑то я во второй раз, но впервые как следует, с чувством и толком прочитала «Мастера…» (у меня уже была своя книга), и особенно внимательно – «внутренний» роман.

Не знаю, имел ли Булгаков тайную цель пробудить у читателей страны сплошного атеизма интерес к фигуре Христа, но во мне он такой интерес пробудил. Впервые всерьёз захотелось прочесть Евангелие, что было на тот момент не так и просто, его ещё надо было найти. Начать пришлось с… «Детской библии», адаптированной для детей дошкольного и младшего школьного возраста, которую подарили моему 7–летнему сыну. Я читала ему вслух, и оправдывала себя тем, что читаю не себе, а ребёнку. Маленькая цветная библия, где к каждому сюжету прилагалась яркая иллюстрация, изображавшая деяния Христа, стала нашей с ним «книжкой перед сном». Будучи уже молодым человеком, он сам, без всякого понуждения с моей стороны, прочёл настоящую Библию, и после, когда я пеняла ему на слабый интерес к чтению, отшучивался:

— Да, я прочёл только одну книгу, но какую!

Что же касается меня, то прежде, чем я добралась до Святого Писания, была сначала прочитана «Жизнь Иисуса» Франсуа Мориака, показавшаяся мне что‑то уж очень жёсткой. Захотелось проверить свои впечатления по первоисточнику.

Наконец я смогла все сравнить.

У Матфея: «…И, раздев Его, надели на Него багряницу. И, сплетши венец из тёрна, возложили Ему на голову, и дали Ему в правую руку трость; и, становясь пред Ним на колени, насмехались над Ним… и плевали на Него, и, взяв трость, били Его по голове…».