Василий Ливанов - Люди и куклы (сборник)

Женщины вышли, оставив Алексея Алексеевича одного. Он подошел к столу, на котором были свалены фотографии в рамках, лежал толстый, в сафьяновом переплете семейный альбом.

Кромов открыл его с конца, стал перелистывать. Вот он сам в полевой форме поручика… Вот группа молодых прапорщиков в новых офицерских мундирах… опять он в кавалергардском крылатом шлеме…

…Вот белый дом с колоннадой, высокое крыльцо, кусты жасмина… Потом фотография молодой женщины в белом платье и белой косынке, а рядом с ней мальчик в матроске…

— Доброго здоровьица, Алексей Алексеевич, — прогудел глухой старческий голос.

Старик с ворохом белья в руках остановился в дверях. Совсем седые, закрывавшие пол-лица усы топорщились в улыбке.

— Федор! — воскликнул Кромов. — Как же я рад тебя видеть, старый!

Он обнял старика, который бочком прижался к нему, не выпуская своей ноши.

— А уж я-то как рад, ваше сиятельство, — загудел Федор. — Евдокия Кузьминична моя все, бывало, любовалась на вас. Молодой, говорит, граф наш — голуба душа. Очень она вас обожала, покойница.

— Няня умерла? — У Алексея Алексеевича опустились руки. — Когда?

— Летошний год. Тихо так прибрал Господь.

— Что же мне ничего не написали?

— Где ж было писать, ваше сиятельство? Все кверху дном пошло. Ничего, скоро мы с ней свидимся, даст Бог.

— Что ты, Федор, зря Бога гневишь?

— Нет, Бога я уважаю. Он меня на трех войнах уберег. Только я — русский человек. Без ржаного хлеба долго не протяну… И какая здеся жизнь? Чужбина, известно, все чужое.

— Федор! — послышался голос Софьи Сергеевны.

Старик засеменил через комнату.

— Домой возвернетесь, так на могилку ее сходите. В церковной ограде погребли. Непременно сходите, ваше сиятельство. Очень она вас обожала.

— А если мне дома не бывать?

Но старик уже вышел из комнаты.

В этот вечер Вадим Горчаков был единственным гостем Кромовых. Кончили ужинать. Горничная убирала со стола. Подали кофе.

— Как видите, Вадим Петрович, — сказала старая графиня. — мы тут очень неплохо устроимся. И до Алеши совсем недалеко.

— Сегодня получено очень важное предписание Гран Кю Же. Просят меня освободить квартиру — отозвался Кромов.

— Почему? — Софья Сергеевна с недоумением смотрела на старшего сына. — Что это за Гран Кю Же?

— Главная французская штаб-квартира. Особняк я занимал как представитель союзной армии. Ну а теперь… — Алексей Алексеевич пожал плечами.

— Где же вы будете жить?

— Пока переберемся в какой-нибудь отель.

— С милым рай и в шалаше. — Елизавета Витальевна встала из-за стола и перешла в кресло в углу комнаты.

— Алексей, — проговорила старая графиня, — в последнее время от тебя слова не добьешься. Я хочу знать, как ты намерен дальше жить?

— У Алексея Алексеевича есть средства, — сказала из своего угла Елизавета Витальевна.

— Какие это средства по нынешним временам! — махнула рукой Софья Сергеевна.

— Большие. Очень большие. — Елизавета Витальевна точно рассчитала эффект. — Двести пятьдесят миллионов золотом.

Платон застыл с открытым ртом. Горчаков опустил глаза.

Старая графиня смотрела на старшего сына не мигая.

— Это правда, Алеша? — тихо спросила старая графиня.

— Почти правда. Правда, что двести пятьдесят миллионов, но неправда, что мои.

— Так чьи же? Объяснись.

— Да уж объяснись, пожалуйста. — Брат Платон обрел дар речи. — Такие деньги — не фунт шоколада.

Алексей встал, прошелся по столовой.

— Эти суммы, — начал он говорить с расстановкой, словно читал лекцию, — аккредитованы царским правительством на войну, на вооружение русской армии. Как военный атташе России во Франции, в союзной стране, я несу за них ответственность. Суммы эти распределены по различным банкам, в основном находятся в Банк-де-Франс. Я не стану вам объяснять, это долго и не нужно, каким образом сложилось так, что ни одного су нельзя получить без моей подписи. Вот и все.

Алексей сел и закурил.

— Так. Так. Так. — Платон старался осмыслить полученную информацию. — Государь отрекся. Временное правительство кануло в Лету. Так. Ты обязан отчитаться в этих суммах перед правительством Франции?

— Нет. Сам военный министр Франции подписал договор, по которому я единолично распоряжаюсь этими суммами. В то время это было выгодно французам, снимало с них всякие денежные обязательства.

— Так кому же они принадлежат?

— России.

Теперь поднялся Вадим Горчаков:

— Какой России? Той самой России, которую мы знали, любили, больше не существует. И ты это прекрасно понимаешь. Путь назад для нас отрезан. Мы не можем жить в раю для кучерских детей, жидов, дворников и кухарок. Да нам и не дадут там жить: нас там расстреляют, повесят только за то, что мы — это мы. Сегодня мы и нам подобные — все, что осталось от России. И если эти проклятые деньги принадлежат России — они принадлежат только нам.