Уильям Бойд - Браззавиль-Бич

Пока он вытирался, у него началась эрекция. Я думаю, ему нравилось, что я держалась беззастенчиво и раскованно. Однажды, когда он принимал душ, я вошла в ванную, совмещенную с уборной, и опорожнила кишечник. Я не придала этому никакого значения, но Усман потом сказал мне, что его это и шокировало, и возбудило.

— Ладно, Толстунчик, увидимся, — сказала я. Снова улеглась в постель и стала его ждать.

На следующее утро я встала рано. Я напечатала длинный постскриптум к моей статье (на машинке, которую мне дал администратор отеля) об убийстве Мистера Джеба. Усман отнес этот листок и полевые записи Джоао в какой-то офис аэропорта, где с них сделали фотокопии. Я решила, что сложу их стопочкой и оставлю на хранение Усману. Не все материалы Гроссо Арборе будут лежать только в архиве у Маллабара.

Потом я встретилась с Мартимом и Тунде, которые работали при кухне и сопровождали меня в поездке. Мы сделали хозяйственные дела и покупки, я выполнила разные мелкие поручения моих коллег. Я сходила на центральный почтамт, к подножью холма, на котором стоял собор, и отправила приложение к статье — свои дополнительные выводы и соображения — знакомому в редакции. Я сорок минут прождала в жаркой стеклянной кабинке, покуда оператор пытался соединить меня с Лондоном. Наконец над аппаратом вспыхнула лампочка, уведомившая меня, что связь есть. Какое-то время я кричала «алло» в трубку, но не услышала ничего, кроме шипения и треска.

Вернувшись в отель, я обнаружила свои фотокопии и записку от Усмана: он приглашал меня на поздний ленч в отремонтированном пляжном домике.

Вдали от нас, за много миль от берега, я видела громадную систему по скрытой подготовке штормов, бескрайний, готовый обрушиться облачный континент с горами и плато, утесами и пропастями. Мы сидели на широкой деревянной террасе, поднятой футов на восемь над берегом, и смотрели на море. Светило солнце, но дальние облака таили в себе угрозу для этого дня, берега и пенных валов, превращая их в ненадежную декорацию.

Усману разрешил пользоваться своим пляжным домиком знакомый торговец-сириец. Домик был свежевыкрашен, но отремонтирован только наполовину. Выходившая на море терраса была прочной, ее заново отделали деревом и укрепили все опоры, стоило открыть дверь во внутреннее помещение, как вы обнаруживали, что кровля у него провалилась. Зато на террасе было хорошо, она продувалась с трех сторон и была расположена достаточно высоко над берегом, чтобы мы не страдали от песчаных мух.

Усман приготовил странный ленч: чесночная колбаса, сладкий картофель, луковый салат. У него было немного хлеба, плавленый американский сыр и ананас. Мы пили холодное пиво, которое он привез в специальной коробке со льдом.

Мы сидели на алюминиевых стульях, положив ноги на балюстраду, алюминиевый столик с едой стоял между нами, мы смотрели на набегающие валы. Усман сказал, что сириец предлагает ему купить этот пляжный домик.

— А зачем? — спросила я. — Ты же здесь надолго не задержишься.

— Но он очень дешевый. И, кроме того, мне не на что тратить деньги.

— Разве ты не посылаешь их домой? — Я никогда прежде не расспрашивала Усмана об его домашних обстоятельствах.

— Конечно, я что-то посылаю своему брату и сестрам.

— А жене и детям?

Он посмотрел на меня, потом рассмеялся.

— Ах, Хоуп, я не женат.

— Для меня это не так важно.

Он основательно приложился к своему пиву, по-прежнему улыбаясь: мои слова его, видимо, позабавили.

— Я был слишком предан своему делу, чтобы жениться.

— Делу? Какому?

— Космосу.

Он рассказал мне, что много лет тренировался для участия в космических полетах. Когда русские открыли свои космические программы для ряда стран третьего мира, в частности, для Индии, Вьетнама и Египта, он был одним из шести египетских военных летчиков, отобранных для прохождения первоначальной подготовки. Потом он провел четыре года на самом Байконуре, в ожидании своего часа. Всегда имелся дублер, то есть к полету готовили двоих индусов, вьетнамцев, египтян. До последнего момента было неизвестно, кого выберут.

— Я-то точно знал, что меня, — сказал он просто, будничным тоном. — Видишь ли, я мечтал оказаться в космосе. Я говорил с теми, кто там был, я видел фотографии… — Он грустно усмехнулся. — Я думаю, в этом и состояла моя ошибка. Понимаешь, эти снимки были очень красивы. — Лицо у него исказилось, он поморщился, покрутил головой, вспоминая об их красоте. — Я перестал быть безупречным специалистом, и только. Я даже начал писать стихи о том, как Земля выглядит из космоса. Я думаю, в этом и состояла моя ошибка.