— Жаль, — искренне сказал Мунро. — Марджори очень хотелось познакомиться с Джоном.
— Ну, он еще приедет, — уклончиво ответила Хоуп. — Я вас непременно предупрежу заранее.
— Передайте от меня привет столичному смогу, — сказал Мунро.
— Что-что?
— Передайте от меня…
— Да. Разумеется.
Она вернулась в Ист Неп, сложила сумку, приняла ванну и отправилась на станцию в Эксетер.
В поезде она пила пиво и смотрела в окно, как сумерки ложатся на знакомый пейзаж. Она заметила, что с каждым отъездом из Непа все больше по нему скучает. Останься она там, она бы работала все выходные. Ей не нужен был отдых: эти поездки в Лондон становились чем-то вроде повинности. И ее все больше раздражал сам город с его шумом и грязью. Она подлила себе пива в пластмассовый стаканчик. Но что-то не так, сказала она себе: она должна была бы испытывать больше радости при мысли о встрече с Джоном.
В субботу утром Джон сидел на кухне и смотрел в окно на башни Музея естественной истории, возвышавшиеся над остроконечными крышами и трубами Кенсингтона. Он негромко прищелкивал языком и постукивал указательным пальцем по подбородку.
Хоуп следила за ним, глядя поверх газеты. Он занимался этим уже минут десять: смотрел в окно и щелкал языком.
— Не хочешь днем пойти в кино? — спросила она, твердо решив не раздражаться.
— Нет, не смогу. Иду в колледж. У меня заказано машинное время.
Хоуп заставила себя поискать разумный компромисс: «И сколько времени ты там пробудешь?»
— Вернусь… — Он обернулся и посмотрел на нее. Потом задрал голову, прикидывая, — вечером. Не поздно. Если все пойдет нормально.
— О'кей. — Она встала, надела плащ, взяла сумочку. — Я пошла. Схожу куда-нибудь.
— Отлично. Вечером увидимся. — Он снова смотрел на башни Музея естественной истории.
Воскресенье прошло получше. Они отправились на ленч к приятелям Джона по колледжу, Богдану и Дженни Левкович. Он был полный светловолосый поляк, Дженни — англичанка, миниатюрная и незаметная. Они жили в Патни, у них было двое детей, еще маленьких. Во время ленча Джон был очень оживлен и забавно злословил об их с Богданом коллегах.
Богдан был физиком. По дороге на ленч Джон сказал, что, несмотря на это, уважает его интеллект.
— Такое, — добавил он, — редко со мной бывает. Обычно мне жаль тратить время на физиков.
— Почему? — спросила Хоуп; ее отчасти интересовал вопрос, где на его шкале оценок находятся экологи, датирующие живые изгороди в Дорсете.
— Почему?! Да потому, что в большинстве своем они не хотят признать, что все, что они делают, завязано на математике. Они думают, что занимаются чем-то великим на своих дорогих установках, чем-то мирового значения. А на самом деле все это математика.
Они ехали по Фулем Пэлес Роуд к мосту Патни. Хоуп высунулась из окна, заглядевшись на деревья в Бишопс парке. Солнце сияло, конские каштаны только начинали желтеть. Она подумала о работе, которую предстояло сделать в лесах и рощицах Непа, ей захотелось оказаться там. Впервые она испытала легкую жалость к Джону и его стерильному, безвоздушному миру совершенных абстракций.
— Ты не думаешь, что это ребячество? — спросила она.
— Что именно?
— Ну, все это… Моя наука лучше твоей. Так тебя, так тебя…
Джон улыбнулся. «Спроси Богдана. Если он не захочет кривить душой, то подтвердит, что я прав».
Этим вечером они занимались любовью.
— Ты — трудный тип, — сказала она, целуя его длинный нос.
— Я знаю, — ответил он, — а про тебя такого не скажешь. Иначе мы были бы в глубокой заднице.
— Да.
Он скользнул рукой по ее животу, на мгновение задержавшись на талии, и вверх по ребрам; накрыл ладонью грудь.
— Сплошные кости и острые углы, — он откинул простыню. — Эй, у тебя груди стали меньше.
— Да, я уже не толстая.
— А все потому, что скачешь по свекольным полям в Дорсете, — проговорил он с подчеркнутым западным акцентом.
— Ты должен быть доволен.
Он повернулся на спину, улыбнувшись себе под нос.
— Как твоя работа?
— Господи, даже и не верится! Тебе действительно интересно?
— Конечно.
— Могу рассказать о потрясающем методе, который я разработала для датирования изгородей.
— Ну и?
— Он связан с количеством подвидов куманики. Понимаешь…
— Спокойной ночи.
Когда в понедельник утром Хоуп отперла дверь своего коттеджа в Ист Непе, у нее защекотало внизу живота, от возбуждения напрягся сфинктер. Она поняла: она рада, что вернулась. И почувствовала себя отчасти виноватой, потому что в целом, несмотря на тягостную субботу, выходные прошли хорошо. Но трудно не заметить или подавить эмоцию, которая так отчетливо дает о себе знать.
Читать дальше