Уильям Бойд - Браззавиль-Бич

Мы двинулись дальше. Сразу за дамбой находилась маленькая деревня — обычная кучка глинобитных лачуг по обе стороны дороги. Одна хижина была разрушена, со сгоревшей крышей из пальмовых листьев. Все остальное было в целости и сохранности.

По обе стороны от дороги тянулись брошенные траншеи, в одной из них под защитой мешков с песком стояла противотанковая пушка. Ствол у нее был длинный и тонкий, от нее пахло новизной: свежерасточенным металлом и резиной — от шин. Ее казенник поблескивал машинным маслом. Сбоку от нее были аккуратно составлены плоские деревянные ящики. Поблизости мы увидели еще много ящиков и упаковочных клетей с боеприпасами и боевой техникой. В одной из хижин мы нашли сотню «калашниковых», произведенных в странах Варшавского пакта; они лежали, как уродливые вязанки хвороста, в каждой по десять штук.

— Куда все делись? — спросил Амилькар, обращаясь в пространство. — Что здесь произошло? — Голос у него был недоуменный, возмущенный, обиженный, словно те, кто оставил деревню и бросил здесь все эти горы оружия, хотели унизить его лично.

Мы продолжили поиски и наткнулись на пакеты с рисом и жестянки с польской маринованной скумбрией. Мальчики сготовили жирное месиво из риса, рыбы, маниоки и листьев, которые Амилькар сорвал с какого-то куста.

Потом Амилькар перевооружил свою команду «Атомный бабах». Он выдал каждому по новому «калашникову» и щедро обмотал мальчиков ненужными пулеметными лентами. «Это хорошо выглядит, — сказал он. — Они будут чувствовать себя сильными». Он отправил Пятое Октября к противотанковой пушке, охранять дорогу, остальные вызвались составить ему компанию. Амилькару это понравилось.

— Видите, — сказал он, когда они ушли. — Теперь, на родной земле, они будут драться.

Мы сидели в хижине на куче грязно-оливковых плащ-палаток, которые нашли раньше. Между нами на полу стоял фонарь. Амилькар был в словоохотливом настроении и какое-то время вспоминал о своих довоенных амбициях. Он ни за что не стал бы работать в столице, как другие врачи с их частными клиниками и «мерседес-бенцами», они все поголовно хлопочут о месте во Всемирной организации здравоохранения, с тем, чтобы жить в Женеве. Он хотел бы остаться в своей провинции, сказал Амилькар, и помогать своему народу. «Бог вернет меня туда, — произнес он просто. — Когда война кончится».

— Бог! — повторила я. — Не станете же вы говорить, что верите в Бога.

— Разумеется, верю, — он рассмеялся моему удивлению. — Я католик. — Он запустил руку под камуфляжную гимнастерку, вытащил четки с распятием. — Он — мой наставник и защитник. Он — моя опора и утешение.

— В жизни бы не подумала.

— А вы христианка? — спросил он.

— Разумеется, нет.

— Ох, Хоуп, — он сокрушенно покачал головой. Его разочарование во мне было неподдельным и глубоким. — Это потому, что вы занимаетесь наукой.

— Одно к другому отношения не имеет.

Мы заговорили о моей жизни, о том, что я делала сейчас и прежде. Я рассказала ему о своей диссертации, о работе в Непе, о Маллабаре и проекте Гроссо Арборе. Я говорила живо, лаконично, авторитетно. Мне казалось, что я вспоминаю об исчезнувшем мире, подвожу итог какого-то исторического исследования, которое завершила много лет назад. Профессор Гоббс, колледж, работа в Непе, Гроссо Арборе и шимпанзе ко мне теперь никакого отношения не имели.

Время от времени Амилькар вставлял свои замечания, делал выводы.

— Но, Хоуп, позвольте вас спросить, — перебил он меня однажды. — Хорошо, вы много знаете. Вы знаете много странных вещей.

— Да, пожалуй.

— И вот я вас спрашиваю: ну и что? Чем больше вы узнаёте, тем лучше вам становится?

— Не понимаю вопроса.

— Все то, что вы знаете, — оно приносит вам счастье? Делает вас лучше?

— К счастью моя наука отношения не имеет.

Он удрученно покачал головой. «Стремление к знанию — это дорога в ад».

Я рассмеялась над ним. «Боже правый. И это говорите вы. Вы же доктор. Что за ахинея».

Мы продолжали добродушно препираться. Я чувствовала, что многое он говорит из духа противоречия, ему просто хочется продолжить спор. И я ему подыгрывала. Но на некоторые его слова я не могла ответить сразу, они ставили меня в тупик. Так, он задал мне множество вопросов насчет шимпанзе и того, зачем мы их так скрупулезно изучаем. Его сильно удивило — и думаю, что на сей раз он не притворялся, — что я провела много месяцев в буше, наблюдая за шимпанзе и фиксируя каждое их действие и движение.