Анатолий Гладилин - Меня убил скотина Пелл

Будь у Говорова хоть какой-то дар предвидения, он должен был бы немедленно бежать в церковь и поставить свечку Краснопевцевой за ее выбор, но пока ничто не предвещало ухудшения его отношений с Самсоновым. Наоборот, дружба крепла. Он буквально с восхищением наблюдал, как изменился Самсонов: из полунищего советского писателя-алкоголика Лева за два года жизни в Париже превратился в солидного западного джентльмена, бесспорного лидера русской эмиграции, всегда прекрасно одетого, всегда знающего, что, кому и когда сказать. Даже Марья Васильевна, которую Говоров пытался помирить с Левой (впрочем, безуспешно), называла Самсонова не иначе как «наше правительство». Старые эмигранты из известных аристократических семей, профессора, литераторы, чудом уцелевшие мастодонты из той великой послереволюционной волны русских во Франции, потомки первой и второй волн, преуспевшие, офранцузившиеся, но не порвавшие с русской культурой, — все с почтением прислушивались к Самсонову. (Лева объяснял Говорову: «Они бежали из России побежденными, их России больше не существует, мы же представители новой России, они чувствуют в нас силу». Иногда добавлял с иронией: «Они начинали в Париже с того, что мыли полы на лестницах и водили такси, а мы сразу снимаем квартиры в хороших кварталах, открываем журналы, берем в свои руки Радио. Пойми, это тоже действует».) И когда в Париже Ростропович дал благотворительный концерт в пользу русской эмиграции, то список нуждающихся составлял Самсонов.

Ладно, разобрались с русскими. Но почему в заседаниях редколлегии «Вселенной» участвовали седовласые поляки, глава болгарской оппозиции во Франции, французские молодые интеллектуалы, рвавшиеся в знаменитости? В маленькую квартирку на четвертом этаже, где Лева разместил редакцию журнала, приходили Раймон Арон, Эжен Ионеско, Пьер Эммануэль, и Говоров сам был свидетелем того, как Раймон Арон с жаром объяснял, что, мол, с избранием Картера в президенты у Америки нет политики, Самсонов важно кивал головой. В гостях у Самсонова Говоров встречал американских и итальянских сенаторов, депутатов немецкого бундестага, парламентариев из Швеции и Норвегии (причем, удивительно, всегда находился переводчик. Самсонов, не знавший ни слова на других языках, шутил: «Кто хочет со мной общаться, пусть учит русский»). Что они забыли в эмигрантском журнале, люди, перед которыми были открыты страницы мировой многотиражной прессы? Однако мировая пресса кричала о преследованиях диссидентов в Советском Союзе. То, о чем пишет мировая пресса, становится модой…

На какие-то конгрессы, симпозиумы и конференции Самсонов летал в Штаты и Австралию, ездил в Германию и Швейцарию, причем все это без утилитарной цели (для представительства, объяснял он Говорову), хотя порой и хвастался: «Вот выбил в фонд «Вселенной» восемьдесят тысяч. — И тут же добавлял: — Никогда не проси у богатых — богатый человек с первых твоих слов ждет, что ты попросишь денег, у него естественная негативная реакция, сделай так, чтоб он сам тебе предложил».

В Западном Берлине устроили расширенное заседание редколлегии «Вселенной». Тогда приехало много народу с двух континентов, громкие имена. Из русских были такие звезды, как Галич, Виктор Платоныч, Буковский, Коржавин, Эрнст Неизвестный. Самсонов прекрасно вел дискуссию, вежливо, тактично (что было совсем для него нехарактерно) полемизировал с ораторами («В Леве пропадает руководитель Союза советских писателей», — заметил В. П.). А потом был прием, на котором вдруг появился Шпрингер в сопровождении двух телохранителей (за ним уж тогда охотились террористы из немецкой «Красной Армии»), Шпрингер!!! Говоров видел, что в зале возникла суета. И вот уже редактор израильского русскоязычного журнала подскочил к газетному магнату, за ним еще кто-то потянулся… Лева Самсонов мрачно расхаживал между столиками. Ни разу не взглянул на Шпрингера. Говоров потихоньку увел всех братцев литераторов в кабачок, где их ждал Аксенов. (Аксенова в советском посольстве строго предупредили: мол, проявляйте бдительность, в Западном Берлине собрались нехорошие люди. Аксенов догадался, о ком идет речь, и через свою немецкую переводчицу разыскал Говорова.) И вот, как конспираторы-заговорщики дореволюционной эпохи, они сидели в углу ресторана, плотно сдвинув два столика, — Галич, Виктор Платоныч, Самсонов, Коржавин и расспрашивали советского гостя: что там? как там? И Говоров чувствовал себя абсолютно счастливым — наконец-то, словно в старые добрые времена, собрались все свои. Но только тихая беседа, согласно жанру, не получалась, ибо оркестр гремел со сцены, мешая разговору. А когда оркестр заиграл известный по всем военным кинофильмам марш и публика стала подпевать, стуча в такт пивными кружками, Говоров возмущенно заорал переводчице: «Куда ты нас привела? В реваншистский вертеп?» Переводчица Аксенова, худенькая очкастая девица из западноберлинских леваков, обиженно шмыгнула носом: «Это не нацистский марш. Это наша народная солдатская песня».