Жаклин Арпман - Полная безнаказанность

— Ну и? Разве не могла она…

— В том-то и дело, что нет. У дочери ребенок неизвестно от кого, и мать, пустившаяся во все тяжкие! Чтобы защищать Сару, Альбертина должна была иметь безупречную репутацию.

«Ты пожертвовала собой ради нас», — сказала одна из ее дочерей.

— И теперь, выходя замуж, она снова делает это не ради себя.

— Вы ухватили самую суть. А когда Альбертина жила ради себя? О да, она очень любила Октава, это бесспорно! Но любила она его, скорее, как друга, а не как любовника. Он чувствовал примерно то же самое. Альбертина и Октав воспитывались вместе, их истинной страстью было поместье, заключая союз, каждый вступал в брак с «Ла Дигьер».

— Но если Альбертина больше всего на свете любит «Ла Дигьер», значит, несмотря ни на что, она выходит замуж ради себя самой?

Мадлен подняла на меня глаза, и я прочел в ее взгляде удивление. На мгновение мне показалось, что Мадлен сейчас попросит меня повторить последнюю фразу, я видел, что она обдумывает мои слова.

— Какая необычная мысль…

Мадлен погрузилась в размышления. Надолго. Я доедал холодного цыпленка, не желая ей мешать. Наконец она проговорила:

— Я никогда не смотрела на вещи под таким углом. И ведь вы абсолютно правы. Мы знакомы с самого рождения, а я никогда этого не понимала. Вы провели у нас три дня и открываете мне глаза на суть проблемы.

— Четыре, — поправил я с улыбкой.

Мадлен покачала головой:

— Это все меняет.

Я сделал над собой невероятное усилие и, проявив чудеса такта, не спросил, что именно это меняет. Мадлен встала, вымыла свою тарелку, я последовал ее примеру, после чего мы съели миску малины, обсуждая всякие пустяки. Финальная часть трапезы стала такой пыткой для моего любопытства, что я сослался на усталость и отказался от предложенного Мадлен кофе, заявив, что, пожалуй, устрою себе сиесту.

Октав-старший и Октав-младший были так милы, что пристроились рядышком и тем самым помогли мне пережить разочарование.

Вечер прошел очень весело. Девочки никогда не пробовали фуа-гра. Зная их финансовые возможности, я не сомневался, что делаю правильный выбор, покупая этот деликатес: от него не осталось ни крошки. Мы выпили шампанского за здоровье господина Фонтанена. Когда позвонила Альбертина, ей прежде всего в красках расписали мою щедрость, и она захотела меня поблагодарить.

Голос у нее красивый, довольно низкий и очень молодой.

— Вам не за что благодарить меня, мадам. Это я — должник ваших дочерей, они спасли потерпевшего крушение путешественника.

Альбертина произнесла еще несколько любезностей и вернулась к серьезному разговору с дочерьми. Она не вернется в «Ла Дигьер» немедленно, а поедет с Фонтаненом в Париж: он хочет показать ей свой дом, чтобы она могла обдумать, нуждается ли он в каких-либо переменах.

— Где ты будешь спать? — спросила Адель.

— Там много гостевых комнат, маленькая ты нахалка.

Во вторник, в десять утра, Жером пригнал во двор мою машину, и я отправился домой.

Я был рад вернуться в общество моей кошки Клариссы, которая проявила поистине королевское великодушие и не стала сердиться на меня за долгое отсутствие, но я все-таки рассказал ей о том, что произошло. Довольное мурлыканье убедило меня: она мне поверила.

Покончив с объяснениями, я обошел свое жилище. У меня по-настоящему красивая квартира на верхнем уровне девятиэтажного дома. Я выгородил только ванную комнату и туалет, оставив остальное пространство единым. Все окна выходят на юг, на зеленые кроны парка Дюдан, кровать я поставил у восточной стены, чтобы круглый год смотреть по утрам на восходящее солнце. Мебели у меня немного: стену в глубине занимает стеллаж семиметровой ширины, с книгами соседствуют фотографии и предметы искусства — Барбе д’Оревильи в «плеядовском» издании, Вераннман в лучшие годы, изумительная ню Фредерика Жельфюса и баснословно дорогой серебряный канделябр Ван де Вельде. Живу я один, принимая гостей, заказываю блюда из ресторана, так что кухня у меня совсем маленькая, но очень стильная — натуральное дерево и нержавеющая сталь. Моя замечательная экономка содержит все это в идеальном порядке.

Я подумал, что мне понадобится несколько дней, чтобы войти в привычную колею.

Я позвонил матери, но дома ее, разумеется, не оказалось. Ну еще бы — ей ведь и восьмидесяти пяти нет! Пришлось оставить сообщение на автоответчике. Потом я набрал номер дамы, которая должна была занимать мои мысли в первую очередь, но, вынужден признать, не занимала. Она ответила, и она была оскорблена в своих чувствах.