Якоб Аржуни - Идиоты. Пять сказок

Фанни слабо кивнула, что-то промычала в ответ и секунду глядела на Мануэля со смешанным чувством растерянности и озабоченности. В последнее время Мануэль приходил в «Форе Ридер» почти каждый день, и все работники ресторана боялись его изречений и попыток завязать разговор. Он был, что называется, занудой, и обращались с ним соответственно, а Фанни мечтала о том дне, когда он это поймет и сменит ресторан.

Мануэль глядел на покачивающуюся дверь, улыбался и думал: «Замечательная женщина, деловая, ни одного лишнего слова и знает, что к чему». Ведь ее реакцию на его замечание о Годо нельзя расценить иначе как тонкое, полное скрытой иронии понимание человека с высоким ай-кью. Поэтому-то он и чувствовал себя так комфортно в «Форе Ридер». Хорошая еда, вина, и к тому же — знаменитости за каждым столиком. Для него было важным образованное, интеллигентное и в то же время непринужденное обхождение. А ведь Фанни вполне могла бы и зазнаться, в конце концов у нее ела половина правительства. Но нет — она осталась совершенно нормальной. Жаль, что вообще-то она — не его тип, а то… может быть, даже…

Мануэль подождал, пока четверо мужчин огляделись в зале и, громко разговаривая, направились к столику. Только после этого он оторвал взгляд от разложенных перед ним записей и повернулся к ним с неодобрительным видом человека, которому помешали в его личном кабинете.

— …И тут я ему сказал, что это — моя секретарша.

— А она?

— Ну ты же ее знаешь. Она, разумеется, решила, что это смешно. Но сложность была в том, что он ее не знал, никогда не видел и просто поверил мне, что она — секретарша.

— Не может быть!

— Да говорю тебе.

Они со смехом двигали стулья, усаживаясь.

— А что этот тип делает?

— Да всякую фотореалистическую ерунду. Я однажды брал у него интервью, а на празднике он вдруг появился за нашим столиком. Неплохой парень, но, кажется, немного глуповат.

— Похоже, раз он не знает даже хозяйки галереи «Искусство — три тысячи».

— Погоди минутку, самое смешное впереди. Потому что немного погодя я ему, конечно, шепнул на ухо, что к чему. Понимаешь, некрасиво было по отношению к ней, чтобы кто-то за столиком считал ее секретаршей. Ну и, кроме того, мне, разумеется, хотелось поглядеть, какое у него сделается лицо.

— Ясно.

— Понимаешь, до того он практически не обращал на нее внимания.

— А потом? Стал рассыпаться в любезностях?

— В том-то и дело, что нет. В этом весь прикол. Спросил: «Ну и что?» И по-прежнему не обращал на нее никакого внимания.

— Быть не может!

— Точно. Я даже два раза повторил, думал, может, он не слышал. Но нет: «„Искусство — три тысячи“ — ну и что?»

— Невероятно!

— Сколько ему лет?

— Немного старше нас.

— Как-то даже грустно.

— Hy да, он же знал, что такое «Искусство — три тысячи». Но…

Наконец до Мануэля дошло, откуда он знает рассказчика. Это был один из трех главных редакторов авторитетнейшего на сегодняшний день в Германии иллюстрированного журнала о культуре и моде. Кроме того, он написал книги, пользующиеся большим успехом, — «Между всех стульев: немецкая ландшафтная живопись с 1933 по 1945 год» и «Табуированная республика Германия». Мануэль тут же сделал любезное лицо и стал смотреть на их столик с таким удовольствием, словно там сидели его лучшие друзья, только и ждавшие, чтобы он к ним пересел. Потому что Мануэль был свободным журналистом. В настоящий момент даже слишком свободным. Время от времени — статьи об отце, известном в Германии архитекторе, раз в несколько недель — интервью с собственной женой, всемирно известной пианисткой, а больше за последние два года ничего и не публиковалось. И вот он сидит меньше чем в десяти метрах от человека, которому достаточно сделать одно движение рукой — и Мануэль получит работу в штате, не зависящую от отца и жены. Но чем дольше он представлял себе перспективы, которые могли бы появиться в результате разговора с главным редактором, тем сильнее чувствовал, что счастливое выражение лица, каким он одаривал совершенно игнорирующих его людей, дается ему все с большим трудом. В любую минуту один из них мог посмотреть на него, и именно в этот момент он должен оказаться в полной боевой готовности (спокойно, хладнокровно): «Мы не знакомы? Вы ведь из журнала „Красота и качество“? Превосходное издание. У кого здесь лучше заказать? Ну, я всегда заказываю у Фанни. Фанни? Хозяйка. Разумеется, она лучше всех знает, какая еда действительно свежая. Но сейчас она сама заказывает. Вот оно как (я смеюсь): весь мир заказывает, а когда круг замкнется, мы все оказываемся с пустыми руками. (Они смеются.) Чьи это слова? Шекспира. (Они удивлены, я смеюсь.) Извините, просто вырвалось. Это мои слова. Чем я занимаюсь? Я тоже журналист. Но свободный. До сих пор я не мог себе представить, что работаю где-то постоянно. Или еще лучше: потому что не могу найти подходящую команду. Или еще лучше, напрямую, почему бы и нет, но как бы шутя: потому что не хочу оказаться занятым, когда меня пригласят в „Красоту и качество“ (с улыбкой). Конечно. Я говорю серьезно. Нет, завтра у меня не будет времени, к сожалению, я должен быть в Гамбурге. Послезавтра? Получится. Если вы (или: если ты?) дадите мне адрес. Все понятно. Ну тогда пойду скажу Фанни, что вы ждете. Но учтите: и Рим был построен не за один день — возьмите вначале аперитив. Ничего, я приготовлю. Ах, этот ресторан — это почти мой второй дом».