Тони Дювер: Портрет человека-ножа

Я прохожу через весь сад, которого еще не нарисовал. Внизу листа - дом.

Теперь я вижу его: жирный кончик моего карандаша, с силой надавливая на бумагу, проводит толстые блестящие линии. Это общий план этажа: пропорции не совсем точны, количество комнат до конца не определено, входы, выходы, окна, начала лестниц, ведущих наверх или вниз, почти неразличимы, но это не важно. Все располагается вокруг меня удобным, утешительным образом, я нахожусь здесь, каждому месту отвечает свой жест, все совершается и легко следует друг за другом, так что я не колеблюсь.

Итак, даны улица, дом, луга, вода - и кое-что незримое.

Скоро стемнеет. Я зажигаю плоскую плиту, покрытую белым лаком. Два огонька. Кастрюля стоит на меньшем. Над нею завивается воздух.

У окна - стол из рыжего, почти не пахнущего дерева, с выдвинутым ящиком. Рядом с ковром висит пыльный охотничий трофей, засиженный мухами, а в оконное стекло глухо и однообразно бьются шмели. Голые стены изрыты глубокими трещинами, где укрываются пауки и натянута мягкая, ватная, комковатая паутина. Под поленья, аккуратно разложенные в глубине камина, забились плоские черные насекомые.

Перед рвами - стволы, растущие так близко, что между ними едва протиснется один человек, а дальше - бамбуковые заросли, лианы, древовидные папоротники и крошечный мох нежно-зеленого цвета с синеватым отливом и рыжими пятнами.

Под моими ногами бегают насекомые

я шагаю вдоль деревьев, задевая плечами стволы - кусты, молодые ясени, буксы, дикие вишни.

Едва возвратившись домой, замечаю в окно бегущего по улице мальчугана.

Решетка, просевшая внутрь, обозначает дальнюю границу сада или парка; на противоположной стороне - дом. Две другие стороны обнесены настоящими стенами: вдоль одной, с тяжелой железной калиткой, похожей на тюремную дверь, проходит улочка. Один ее конец ведет в поля, где она переходит в дорогу, а другой - к улице, с которой она сливается.

Рядом - деревня. Или ни единого дома. Леса, люцерновые поля.

Начинается город с закруглениями железнодорожных путей, рекой, аэропортом и старыми жилыми домами на холме, где стоит больница.

Высокие окна выходили на улицу, кованые железные прутья защищали их от взлома. Меня они тоже ограждали, и я всегда находился там, за ними, выглядывая наружу, но не решаясь выйти из-за страха: никто никогда не проходил мимо.

Спуститься, повернуть круглую дверную ручку, хлопнуть дверью.

Заметить его на улице.

Прислониться к стене и смотреть Смотреть, вернуться домой, запереть засов Сердито хлопнуть дверью и наконец выйти ~ разбивающееся стекло.

И солнечный свет на осколках с другой стороны - будь то бетонный порог или розовый песчаник большого зала. Закрыть или открыть дверь, смотря по тому, с какой стороны блестят осколки, - солнечный свет, - если дверное стекло разбилось, если я это сделал, как открывают глаза, как их таращат, несмотря на страх - благодаря ему.

Перед домом прошла группа детей. Мальчики, девочки - счастливая и развинченная толпа. Они устремились по улочке вдоль одной из моих стен и поспешили к лугам, изборожденным мшистыми ручьями, где полно маленьких зеленых лягушек, которых они будут ловить руками - точнее, охотиться и играть с ними. Прекрасный день каникул, столь светлый и теплый, никогда не принесет счастья, если кого-нибудь не помучить. Им это по плечу, ведь память у них короткая.

Толпа детей направляется по улице, и на мою стену ложатся их тени. Возбужденные, живые тела с пульсирующей кровью - и этот радостный солнечный свет, заливающий им щеки.

Никто не проходил по улице, никто не бегал в полях: я сидел в своей комнате и разводил огонь - выходящие на улицу окна были заколочены, а на стекло входной двери наклеен большой лист желтой бумаги.

Я выхожу, следую вдоль решетки, сворачиваю в проулок, шагаю через поля, направляюсь ко рву, останавливаюсь у ржавой калитки, пересекаю клумбы, огибаю бамбуковые заросли, добираюсь до принадлежащего мне дома и выхожу из него, дабы проследовать вдоль решетки, прошагать через поля, добраться до

В школьной столовой сидят дети в одинаковых синих фартуках, одинаково остриженные наголо. Утро: дневной свет такой же темный, как и деревянные столы с рядами мисок из тяжелого белого фаянса. Просторная, холодная и суровая комната, похожая на подвал большого дома, едва освещенный маленькими окошками.

Большие вытертые скамьи вдоль столов.

Я боюсь долго подсматривать: меня тотчас изобличили бы крики, возгласы, повернутые головы - кто-то шпионит у окна.