Нэнси Хьюстон - Линии разлома

Я снова вспомнил зад мертвой арабской матери в ярких цветах, и головку малыша, подкатившуюся под бок старшего брата. Есть совсем расхотелось.

— Ей потребуется инвалидное кресло, иначе она передвигаться не сможет.

— Хочешь сказать, она будет калекой?

Па отложил ложку протянул правую руку и легонько похлопал меня по левому плечу:

— Да, Рэн. Ходить она больше не сможет. К несчастью, пострадали позвонки, которые управляют ногами. Это страшный удар. У меня голова идет кругом. Но мы будем сильными, договорились? В конце концов, твоя мать всегда предпочитала разговоры ходьбе. Она сможет до посинения переливать из пустого в порожнее… проводить исследования… и путешествовать… В наше время делают прекрасные…

Он не закончил фразу: слезы солеными ручейками медленно текли по его щекам, закапали в тарелку, но он хоть в голос не разрыдался, как тогда, в день Сабры и Шатилы…

Почему я без конца думаю о Сабре и Шатиле?

И вдруг я понял. Шок был так силен, что я едва не упал со стула.

Нузха. Дурной глаз Нузхи, там, на лестнице. Нузха ударила меня взглядом — «дараба бил’айн», пожелала, чтобы со мной стряслась ужасная беда. Я уверен: это она наслала несчастье на мою мать. Ее семью уничтожили в Шатиле, она решила отомстить евреям, а я — ее лучший друг-еврей. Я был так потрясен ее злобой, что позабыл заклятие от дурного глаза. Оно всплыло в памяти: «Ма са’ха Аллах ва кан», — но слишком поздно. Все, что свершилось, — воля Божья.

— Ты убрала постель, Сэди?

— Да.

Сэди убрала постель (значит, ее можно кормить завтраком).

Бабушка касается губами моих волос. Она еще в пеньюаре, но лицо уже накрасила и не хочет «испортить» помаду настоящим поцелуем, а может, просто не знает, что это такое. Бабушка тщательно расчесала и уложила свои темно-каштановые волосы. Вообще-то они не темно-каштановые, даже не каштановые, а совсем седые, и она их красит, потому что не хочет, чтобы люди знали, что она старая. Интересно, когда она настоящая : в очках или без них, с крашеными волосами или с седыми, нагишом в ванне или разодетая в пух и прах? А еще мне интересно, что значит слово «настоящая» — в данном случае.

Она вынимает из кастрюльки идеальное яйцо в мешочек, кладет его мне на тарелку рядом с идеальным тостом и наливает стакан идеального молока.

— Сэди, сколько раз я просила не приходить на кухню босиком?! За окном минус двадцать.

— Зато в доме плюс двадцать!

— Не умничайте, маленькая мисс! Я хочу, чтобы в Новом году ты надевала тапочки без моих напоминаний, договорились? Давай-ка пошевеливайся, я позабочусь, чтобы яйцо не остыло!

В этот раз она ни за что не хочет попасть впросак — с мамой они были слишком терпимы и все испортили, так что меня муштруют по поводу и без. Я ненавижу свои подбитые мехом тапочки — мамин подарок на Рождество, она в очередной раз отсутствовала: у нее был концерт. ( Она не хотела жить с родителями, так почему я должна?) Я стою перед гардеробом, смотрюсь в зеркало и выпускаю на волю себя настоящую гримасничаю, скашиваю глаза к носу, ощериваюсь, как бешеный зверь (бабушка не велит косить глазами, чтобы в один разнесчастный день не остаться такой на всю оставшуюся жизнь), — но, спускаясь по лестнице, снова надеваю маску благоразумной девчушки, потому что, если буду милой, послушной и воспитанной, мама заберет меня и скажет: «Это была всего лишь игра, дорогая, я хотела испытать твой характер, ты блестяще сдала экзамен, и теперь мы наконец-то будем жить вместе!»

Яйцо на тарелке все еще горячее, тонкая белая пленочка прикрывает желток, белок сварился, я протыкаю вилкой желток, он растекается по тарелке жидким золотом, и его можно подбирать намасленной тартинкой — внимание, ни капли на стол, бабушка наблюдает, и Враг тоже! — серебряная вилка, как всегда оттягивает руку, хотела бы я знать — если отрезать руку и взвесить, она будет тяжелее серебряной вилки? Муравьи перетаскивают груз впятеро тяжелее собственного веса. Бабушка взвешивается каждое утро ( после того, как пописает, и до завтрака — она говорит, что в это время суток человек весит меньше всего, все-таки ночью мало кто ест!) и много чего рассказывает мне о здоровом питании и режиме, чтобы однажды я стала такой же безупречно здоровой, как она, и не уподобилась маме, живущей в Йорквилле, в кишащей тараканами и дружками берлоге, которую она убирает, только когда беспорядок принимает угрожающие размеры.