Сильви Тестю - Небо тебе поможет

Я же знала, что он был героем.

А он никогда не говорил, что иммигранты с акцентом, как у него, в глазах общества совсем не герои.

— А ручки тоже делают на твоем заводе? — спросила я.

Он не ответил, только улыбнулся.

— А твой завод не мог бы выпускать цветные карандаши? Это ужасно — рисовать ручкой!

Меня раздражала бестолковость этого завода.

Дед засыпал, опустив голову на стол. Среди наших рисунков. Голова на руках. Он сильно храпел!

«Это хорошо, — думала я. — Когда ты главный на заводе, есть время отдохнуть».

Я смотрела на его огромные уши. Кончиком ручки щекотала в отверстии, ведущем к барабанной перепонке. Он мигом просыпался, а я заливалась смехом. Он никогда не говорил, что устал, что ему нужно поспать. Я начинала скучать. Мне хотелось рисовать с ним. Он снова засыпал. Он храпел.

У меня руки чесались, хотелось поиграть во что угодно и как угодно, но главное — пошуметь. Постоянный храп не особенно меня развлекал. Я стучала ложками по стаканам, звенела колокольчиком. Дед просыпался, всхрапывая напоследок. Я хохотала. Глаза его были совсем красными! Руками он стряхивал рисунки, прилипшие к лицу.

— Сейчас сниму свой ремень! — грозил он мне, держа руки на пряжке толстого пояса.

Он делал вид, что сейчас будет воспитывать. Это заставляло меня смеяться еще громче. Мой дед и муравья не раздавил бы. Разве он смог бы наказать свою внучку ремнем? Даже если она была настоящим diavolo — «чертенком».

На его похоронах одна из моих кузин подошла, чтобы меня поддержать:

— Для тебя это вдвойне тяжело. Он был тебе как отец, правда?

Мои слезы высохли. Меня возмутили ее слова. Я любила своего деда как деда. Он мне никого не заменял.

Бабушка теперь жила одна в своей лионской квартире. Вот решила меня навестить. Моя мама будет ее сопровождать.

Я составила парижскую программу. Экскурсия по городу на автомобиле. Надо, чтобы она увидела Эйфелеву башню и другие памятники Парижа.

— Все, что она хочет, это рассказать потом аптекарше то, что видела, — сказала мне мама по телефону.

Я не спала в ее комнате. Там был мой парень. Я спокойно спала в своей кровати.

Все было готово.

Скоростной поезд прибыл на вокзал. Стали выходить пассажиры. Количество людей, которых умудряются затолкать в эту длинную колбасу, впечатляет, подумала я, рассматривая толпу, ползущую по перрону Лионского вокзала.

Моя мама и бабушка держались за руки. Они шли не спеша. Бабушка выпустила мамину руку, как только меня увидела. Она вцепилась в мою. Она схватила мою руку и не отпускала до конца уик-энда.

Моя программа удалась. Обед в Лувре ей очень понравился. Но наибольшее удовольствие ей доставили два автографа, которые меня там попросили надписать.

Лувр мы осмотрели бегом. Я недооценила бабушкино колено, она просто замечательно ходила, она ходила быстро! Реституту очень интересовала «Джоконда». В свои восемьдесят она никогда ее не видела. Она прошла мимо «Коронации Наполеона» так, будто на стене ничего не было. Давид… Она не знала, кто это, и совсем не хотела этого знать.

— Бабушка! Посмотри! Вот «Плот из обломков „Медузы“»!

Я попыталась ее остановить, когда она проходила мимо картины Жерико. Ей было наплевать на эту галерею. Где зал итальянских мастеров? Она подгоняла свою дочь, мою мать, которая, по ее мнению, шла недостаточно быстро. Мама остановилась не у той картины, ради которой мы пришли сюда. Бабушка спешила. У нее было свидание с «Джокондой». Она не хотела опоздать.

— Вот здесь картины итальянцев, — еле успела я сказать у входа в новый зал.

Тут моя бабушка уже крутила головой, разглядывая картины на стенах. Она выглядела гордой от того, что все полотна, висевшие вокруг, были итальянскими.

— «Джоконда» находится в конце этого коридора.

Как только я это сказала, бабушка оставила нас с мамой позади, засеменила по длинному коридору и исчезла, повернув направо. Я радовалась такому ее энтузиазму. Мама побежала ее догонять. Когда я их настигла, они стояли в толпе туристов перед портретом загадочной дамы. Бабушка улыбалась, столько было волнений вокруг прекрасной итальянки. Заключенная в стеклянную клетку, Мона Лиза все же улыбалась. Помимо барьера, «Джоконду» защищала витрина.

Пиктограмма с изображением перечеркнутой фотокамеры и надписи на разных языках просили не делать снимков, но «Джоконде» приходилось улыбаться под непрерывными вспышками фотоаппаратов в руках туристов.

— Они настоящие мастера, итальянцы, — сказала удовлетворенная бабушка, укладывая свой фотоаппарат в сумку.