Эдуард Лимонов - Апология чукчей

Поднявшись в покои патриарха, мои разбойные спутники, робкие, целовали руку владыки. Отлично образованный, красивый, смоляная с седью борода, говорящий и по-русски, владыка долго и любезно беседовал с нами. Угостил нас водкой в серебряных стаканчиках, ее принес на серебряном старом подносе служитель. К моему удивлению, разбойники все как один от водки отказались. Владыка подарил мне пахучий кипарисовый крест. Для нас особо открыли и показали нам мощи святого князя Петра Негоша… Когда мы вышли к автомобилям, старая твердыня Цетинье была всё так же наполнена леонтьевским дымком. Спустившись с гор, мы остановились у ближайшего ресторанчика, и разбойники, оставив благость, опять превратились в разбойников. Они пили, кричали, и тот, что стрелял на моей лекции, стрелял опять. А я размышлял о юнаке, скачущем с головой турка на пике в город нежного восточного дыма. В родную каменную нирвану.

В феврале 1993 года я пробирался в старом автобусе, набитом солдатами, через все Балканы по страшной дороге, по знаменитому «коридору» отвоеванной сербами земли. Иногда коридор сужался до пяти километров и обстреливался со всех сторон. Из Белграда через Брчко и город Банья Лука, где заночевали, мы добрались через двое суток до горной столицы Сербской Книнской Республики, до городка Книн, а оттуда выехали в городок Бенковац, куда я был определен на службу. Дело в том, что, устав от нападок и белградской, и французской прессы (меня обвиняли, что я — журналист — беру в руки оружие и участвую в войне), я в тот раз официально оформился добровольцем в армию Книнской Сербской Республики.

Поместили меня в старую, еще австро-венгерской постройки, казарму. На первом этаже располагались солдаты. В некоторых комнатах были многоярусные койки, в других солдаты спали на полу, на матрасах и матах. На втором этаже помещалась офицерская казарма. Там комнаты, узкие и напоминающие клетки, были населены, как правило, двумя офицерами каждая. В моей клетке кровать была одна (вторую хозяева любезно вынесли, как оказалось, накануне), железный шкаф — из тех, что стоят в душевых и спортивных клубах, карта на стене, железная печка с оцинкованной трубой, уходящей в потолок. Окно выходило во двор казармы. Вместе с сопровождавшими меня ребятами из Книна мы пошли получить мне оружие. Идти было недалеко, в конце коридора на моем же этаже казармы жил начальник местной военной полиции, и он же по совместительству распоряжался оружейной комнатой. Я получил «Калашников» югославского производства и несколько рожков к нему. И расписался за оружие в бухгалтерской книге. Карандашом. Старый холостяк начальник полиции и жил в смежной с оружейной комнате, и там же принимал посетителей, рассаживая их на двух кроватях, застланных солдатскими одеялами. В его комнате крепко пахло машинным маслом и какой-то едкой ваксой для обуви.

В компании книнских офицеров я посетил солдатскую столовую. В этот вечер давали остро-кислую прижаренную слегка капусту с клочками баранины. Ужин на самом деле давно закончился, и мне и моим спутникам достались остатки. Мы съели их, сидя за оцинкованным длинным столом, таких в огромном высоком ангаре столовой было с десяток, от стены до стены. Затем они проводили меня в мою комнату. Внизу тихо беседовали двое часовых и несколько покуривающих солдат. У лестницы на моем офицерском этаже стоял еще один часовой с автоматом. Я пожал книнским офицерам руки, потом мы обнялись, ведь на войне все расставания могут быть последними, навсегда, и они ушли. Я закрыл дверь и уснул.

Проснулся я от ощущения покоя и уюта. Еще светила за окнами луна. В коридоре, слышно было, тихо разговаривал с кем-то часовой. Показалось, что с девушкой. Прислушался. Вероятнее всего, с девушкой. Вечером я видел несколько солдаток. Я потянул носом воздух. Пахло оружием, пах мой автомат, только что из каптерки, с большим, чем необходимо, количеством масла. Благоухал мой пистолет, привезенный мною из Белграда, подарок с прошлогодней войны в Боснии, от коменданта округа Вогоща в Сараево. Пистолет типа браунинг, изделие завода «Червона Звезда». Неистово пахли мои ботинки, я пропитал их водозащитным дегтем сам. Висело и пахло складом на спинке стула мое обмундирование, полный комплект, даже военное пальто с подстежкой. Я поворочался, повздыхал и с помощью знакомых запахов спустился далеко в толщу времени. В послевоенный Харьков спустился я, на Красноармейскую улицу, где в случайно уцелевшем под бомбежками немцев здании у вокзала помещался штаб дивизии и казарма комендантской роты, а на двух этажах жили мы — иждивенцы, дети и жены офицеров. Там пахло сапогами, портянками, оружием. В знакомых запахах я сладко уснул опять.