Эдуард Лимонов - Апология чукчей

Моя судьба, как видите, не уберегла меня ни от тюрьмы, ни от сумы. У меня классическая судьба русского героя. Но я не унываю. Высшие силы меня не оставят и обязательно пошлют мне в Новый год увлекательную юную шлюху.

Начало февраля — еще зима. В России снега глубоки. Стоят спокойные морозы. Иное начинается в последней декаде февраля. Именно тогда я родился. Я родился в один день с отцом американской государственности Джорджем Вашингтоном, 22 февраля. А еще в один день со мной родились Шопен, Шопенгауэр, великий Микеланджело. Получается, что все они имеют в фамилиях буквы «ж» и «ш», называемые шипящими. Всю мою жизнь я раздумываю над февралем, в котором в мой день родились все эти шипящие гении. Как бы моя февральская семья. У меня существуют с ними связи.

Я почти ежедневно лицезрел поврежденную «Пьету» Микеланджело зимой с 1974 на 1975 год. Я жил тогда в Риме и каждый день через холм Сан-Николо ходил в Ватикан, в собор Святого Петра. Красный луч предохранял уже разбитую фанатиком молотком скульптуру белого мрамора от нас, посетителей.

С Джорджем Вашингтоном я связывался через город его имени — столицу, основанную им рядом с его имением Маунт-Вернон, всего лишь через реку Потомак, чтобы удобнее было добираться на службу. Роскошь — заложить столицу государства таким образом, чтобы тебе было удобно, могли себе позволить только Петр I российский и Вашингтон североамериканский.

С другими членами шипящего семейства связи тоже существуют, но не прямые, а опосредованные. Так, с Шопеном я жил в Париже, правда через полтора столетия после него. А еще пианист Юрий Егоров приглашал меня в 1979 году в Нью-Йорке в «Карнеги-холл», где он исполнял сразу два «сета» этюдов Шопена. О Шопенгауэре я думал как о родственнике Шопена, ввиду долгого проживания в Германии его фамилию онемечили, предполагал я. Зная, впрочем, что это — моя выдумка.

Наш день всех шипящих обычно совпадает с началом карнавалов в Венеции и в Луизиане, после которых наступает сорокадневный Великий пост перед Пасхой. В природе, и в Европе и в Северной Америке (но не в Луизиане, конечно), цветовая палитра пейзажей в это время небогата, ограничена белым, черным и серым. Ветер уже пахнет, впрочем, не по-зимнему, пахнет тревожно только еще намечающейся весной. Ветер предвещает бури, наводнения, эффектные страсти, убийства и самоубийства. Часты в это время оттепели и последующие обледенения. Депрессии, нервные срывы и легочные заболевания неизбежны в эти дни. Бывают и революции.

Русская буржуазная началась, когда 5700 вагонов с хлебом и продовольствием застряли на пути к Петрограду, потому что 1200 локомотивов вышли из строя. На Выборгской стороне и на Васильевском острове были разгромлены все булочные. По улицам проходили народные шествия. Толпа кричала: «Хлеба и мира!» Казаки атаковали толпу и убивали рабочих. «На правом берегу Невы показывается беспорядочная толпа с красными знаменами, между тем как с другой стороны спешит полк солдат. Так и кажется, что сейчас произойдет столкновение. В действительности обе массы сливаются в одну. Солдаты братаются с повстанцами», — свидетельствовал посол Франции Морис Палеолог. И уже на другой день он констатирует: «Окружной суд представляет из себя лишь огромный костер; арсенал на Литейном, дом министра внутренних дел, дом военного губернатора, здание слишком знаменитой «охранки», около двадцати полицейских участков объяты пламенем; тюрьмы открыты, и все арестованные освобождены: Петропавловская крепость осаждена, овладели Зимним дворцом, бой идет во всем городе».

Дело в том, что толпы вдохнули тревожный ветер конца февраля, ветер беспокойства, тревоги, убийств и самоубийств, депрессий, нервных срывов и неповиновения. Толпы затянулись этим крепчайшим воздухом и нервно задвигались и побежали. Что такое революция, как не коллективный нервный срыв. В феврале, после долгой зимы и войны, у всех сдали нервы…

По воле российских политических обстоятельств я тут последние пару лет имею дело с либералами. Вынужденные союзнические отношения позволили мне хорошо рассмотреть союзников. То, что я увидел вблизи, меня политически не очень обрадовало, однако как литератор я сделал ряд интереснейших наблюдений.

Одно из них, крайне печальное по сути своей, — либералы, может быть, отталкиваясь от внешнего обожания «класса гегемона» советской властью, имеют крайне низкое мнение о народе. В лучшем случае они уверены, что народ подлежит перевоспитанию, в худшем — народ следует победить и навязать ему свой, «правильный» образ жизни. Кто, где, что сказал, явки, пароли я не выдам, но пусть читатели знают — проблема есть.