Анна Кэмпион - В блаженном угаре

— Рут! Рут!

Папа, вклинившись между его воплями, тоже кричит:

— Ох, Рути… Господи Иисусе, это ты?! Ты же вся обгорела. Живо залезай! Живо!

Но я не двигаюсь с места. Мне сейчас гораздо нужнее другое…

— Хочу пить!

— Конечно, детка, ну давай, прыг-скок.

Голос у него странно высокий и вибрирует, он зазывно трясет бутылкой:

— Ну же, дорогая, я жду.

— Пи-и-ть, — жалобно ною я, в этот момент я ничего не вижу, кроме бутылки.

Тут папа вылезает, он без рубашки. Он медлит… мы оба чувствуем себя неловко. Билл-Билл нервно хихикает… ха-ха-ха: вроде как, будет вам, вы никогда раньше так не ссорились. Для разрядки вспоминаем прикольные шуточки Синатры, типа: «Каждая поющая блядь хочет выбрать мой путь». [64] Обыгрывается название известной песни из репертуара Фрэнка Синатры: «Мой путь».

— На, Рути, попей, только маленькими глоточками. — Поддерживая донышко, папа подносит бутылку к моему рту.

— Маленькими. — Оба тщательно следят, чтобы я не захлебнулась.

Взрослой Рут больше не существует. Я для них сейчас просто маленькая девчушка, которая разгуливает в жутких лохмотьях по шоссе, жалкая, и беспомощная, и вся в слезах. Ну да, все верно, я действительно беспомощный младенец, я так их ждала, мне так нужно их сочувствие, их защита… Папа робко подходит ближе.

— Хватит, мы не можем торчать тут целый день. — Хочет забрать у меня бутылку, но я тяну ее назад.

— Пап, он ударил меня, сбил с ног.

— Да что ты? Даже так? Это он зря, перестарался. А кстати, где он?

— Пап, ты не слушаешь меня.

— Почему же, мы слушаем тебя очень внимательно, правда, Билл-Билл?

— Конечно, — отвечает Билл-Билл, — конечно, а для чего же мы тут, уладим все в лучшем виде, не бойсь.

Чпок! Бутылка падает и, грохнувшись о гравий, отлетает на середину дороги. Я, шатаясь и прихрамывая, устремляюсь к ней.

— Слева, Билл, заходи слева!

Они обступают меня с обеих сторон.

— Брать будем под коленки, так, чтобы ноги на весу.

Я сажусь прямо на дорогу, опускаю голову и вся сжимаюсь.

— Пап, я не хочу идти в полицию.

— Вот и умница, ты всегда верила, что в людях больше хорошего. Билл думает, что в последнее время ты много чего поняла, правда, Билл?

— Правда. Мы действительно так думаем.

— Пап, он сбил меня с ног.

— Я слышал, слышал… но ты же говоришь, что в полицию идти не хочешь…

О-охх, я больше не могу, в полном ауте, мне все равно, что я, где я, жива ли я… пле-вать.

— Ладно, поезжайте, прямо на меня.

— Что?

— Садитесь в машину и вперед — давите меня.

Я прячу голову в колени и слышу, как они вполголоса что-то обсуждают, потом слышу щелчок зажигалки, шелест шин, скрежет тормозов. Потом хлопает дверца, топот, хруст гравия.

— У детки поехала крыша, — испуганно кричит папа, — срочно в больницу, к психиатру!

Огромная ладонь нежно обхватывает мой затылок, потом его пальцы стискивают виски. Самая ласковая, самая родная рука, как крепко, как плотно она меня держит, и теперь совсем близко его голова, самая глупая на свете… Бедный папа растерян, не знает, что делать. Щуримся от солнца, молчим, говорят только глаза. Его, немного мрачные, мои, торопливо пытающиеся внушить: «Ты же знаешь, что я не сумасшедшая, папочка. Я просто испугалась».

— У меня, между прочим, брат шизофреник.

Не знаю, что сказать, помолчав, небрежно интересуюсь:

— А он привязывает книжки к ногам?

Папа хохочет и спрашивает: как мне в таких сандаликах, удобно?

— Да не очень. Быстро рвутся.

Он снова хохочет:

— Ну как ты, ничего?

— Да не очень. Если честно, мне жутко плохо.

Покрепче ухватившись, они пытаются меня поднять. И тут диафрагма моя конвульсивно вжимается внутрь, позыв рвоты понуждает согнуться почти до земли, только рвать мне нечем, я натужно кашляю и давлюсь. Вдруг пальцы мои нащупывают какой-то острый камешек и цепко в него впиваются. Поднимаю глаза. Что это? На меня движется белый фургончик. Он медленно-медленно подкрадывается к руке, сжимающей камень, я чувствую, как в истоме ожидания напрягаются мускулы.

Папа и Билл-Билл проходят вперед.

Фургончик, вильнув в сторону, тормозит.

Папа и Билл-Билл подбегают к кабине, у Билл-Билла появляются в руках какие-то одеяла, он носится туда-сюда вдоль машины.

А из нее вдруг вылезают Тим и Робби, оба закуривают.

Ивонна. Наклоняется, перегнувшись через спинку заднего сиденья, над багажником.

Робби орет на папу.

Билл-Билл тычет пальцем в мою сторону.

Камень впивается в ладонь, это когда Тимми крепко меня обнимает, потом подводит к багажнику и показывает Пи Джея. Он истекает кровью, сплошные ушибы, он ужасен. Я не могу на это смотреть. Папа почему-то дает Робби пинка, слезы холодят мои щеки. Робби и папа начинают драться. Я кричу на них, я не хочу, чтобы Пи Джей умер.