СЕРГЕЙ ЗАЛЫГИН - После бури. Книга первая

Нет, сам-то по себе Казанцев проживет куда-а лучше, по нынешним временам так и отлично про

живет! Ах, какая это по нынешним временам валюта — золотые-то руки, ах, сколько раз и с легким сердцем «бывшие» заложили бы за такие руки свои головы, но только никто не принимает заклад, некому!

Не мог, не мог он, Георгий Сергеевич Казанцев, вот так просто возникнуть из ничего, не из породы, не из поколений. Кто-кто, а «бывшие» породность чувствовали — дворянскую ли, лакейскую ли, мастеровую ли, какую угодно!

...И ведь в самом деле, мастерство казанцевского рода восходило к екатерининским временам, когда строитель Севастополя адмирал Ушаков Федор Федорович из рук в руки одарил прапрадеда Георгия Сергеевича серебряной табакеркой.

3а великое мастерство в корабельном деле одарил, а также и в строительстве фортификационном, на котором всякого рода подъемные тали и полиспасты, машины ручного и конного действия сооружал прапрадед, и под знаком того одарения жил и существовал с той поры мастеровой род.

Конный Георгий Победоносец, почитаемый в этом роду за покровителя, находился всегда на божнице, а рядом с той древнейшей, редкостного письма иконой находилась и табакерка, следуя за строителями и механиками Казанцевыми из града в град, с Черного моря на Урал, с Урала в Петербург, из Петербурга в Екатеринослав, одним словом, туда, где казанцевским умелым рукам ставилась наивысшая цена, наибольший почет и уважение.

И только Казанцев нынешний, Георгий Сергеевич, этот порядок вещей нарушил, Победоносца укрыл в сундучок, поскольку всякая религия есть не что иное как фантастическое отражение в головах людей тех внешних сил, которые господствуют над ними, табакерку же упрятал в другой, набитый малозначительным и отслужившим свой век инструментом. И адмирала Ушакова Георгий Сергеевич тоже понимал по-своему: представитель господствующего и эксплуатирующего класса!

Перемены во взглядах и понятиях Казанцева Г. С. произошли вовсе не потому, что промышленники, инженеры или заводские бухгалтеры относились к нему неучтиво, в чем-то ущемляли его интересы, а как раз по причине обратной — от ласки, с которой они с ним обращались.

Нет, Казанцев не ходил в приискании работы по заводам, это заводчики подсылали к нему своих людей разведать, что и как, не соблаговолит ли мастер на таких-то и таких-то условиях — с квартирой, с подъемными, с бесплатным обучением детей, с извозчичьим выездом на завод и обратно, а по воскресеньям, если желательно, на базар или же в храм божий,— не соблаговолит ли мастер принять предложение?

Именно из этой практики, из этого лакейства перед ним хозяев и уяснил Георгий Сергеевич истинную им цену и то обстоятельство, что не хозяева кормят мастеровых, а мастеровые хозяев, и, когда на досуге занялся изучением политической экономии, он хотел лишь подтвердить свои жизненные наблюдения высокой теорией.

Политическая экономия тезис безоговорочно подтвердила, а кроме того, как наука, она пришлась ему по душе и вполне по тем его совершенно удивительным способностям, которые он однажды сам для себя и для всех окружающих неожиданно открыл. Это было, когда Георгий Сергеевич уже повседневно общался с революционно настроенным студенчеством, с подпольщиками, и вот в нелегальном кружке зашел однажды спор по поводу плехановской книги «К вопросу о развитии монистического взгляда на историю», причем знаменитой этой книги на руках ни у кого не оказалось. Тут-то Казанцев Г. С., чуть прикрыв глаза ладонью, и процитировал Плеханова — страничку, полторы, а то и две.

Кружок обмер:

— Георгий! Да неужели ты вот так, на память, все и помнишь?

А Георгий оказался удивленным ничуть не меньше.

— Так зачем же читать-то, ежели не помнить прочитанного?

Оказывается, он всю жизнь был убежден, что если человек со вниманием и старательностью прочел книгу, то, само собою разумеется, он ее помнит от корки до корки.

В роду Казанцевых так и было, так и велось: читалось немного, но что было читано, помнилось всю жизнь.

В казанцевском роду ученье, правда, шло преимущественно бескнижное, а тем порядком, при котором отцы назидали сынов: «Первое учение — друг от дружки... И притом чтобы дед умел, а отец умел бы лучше, а сын — еще лучше отца».

И, согласно такому закону, мальчишки казанцевских поколений гимназиями занимались успешно, но как бы между делом, зато около отцов и старших братьев постигали науку с десяти лет от роду. Это условие, между прочим, отцами Казанцевыми перед хозяином неизменно оговаривалось: сыновья хотя бы и в младенческом возрасте должны иметь беспрепятственный доступ на завод.