Говорят, что главная особенность Швейцарии в том, что в ней не бывает войн, они обходят ее стороной. Последняя, затронувшая ее территорию, была лет двести назад, и та чужая — воевали французы с австрийцами и русскими. Поскольку было это так давно и швейцарцы сами не гибли в боях, они склонны воспринимать ее сегодня как весьма красочный аттракцион, эстетически. По узким горным дорогам и тропам растянулись враждующие армии с пушками, лошадьми и обозами, оловянные солдатики колют друг друга штыками на Чертовом мосту и сбрасывают в Аркольскую расщелину — на макете все выглядит очень привлекательно. И в реальности тоже: двенадцатиметровый памятный крест в углублении скалы, и по соседству музей Суворова с примыкающим к нему рестораном. Оба открыты только в туристический сезон. Когда я был там в середине апреля, здесь была еще зима. Внезапно повалил густой снег, превративший всю мою видео- и фотосъемку в черно-белую, слегка тонированную, как на старинных фотографиях. Умопомрачительно живописное место: в красивом месте красиво гибли герои, сойдясь в рукопашной. И изогнувший хребет арочный мост, и каменистое русло потока далеко внизу были завалены горами искромсанной штыками человечины.
Для выхода чрезмерной внутривидовой агрессии у швейцарцев существовал институт наемничества, и последние их герои погибли, защищая дворец чужого короля — Тюильри, фактически «сданные» своим патроном, Людовиком XVI, восставшей парижской черни. Гигантский пещерный лев, прикрывающий лапой лежащую королевскую лилию, высечен в их память на скале в центре Люцерна по эскизу Торвальдсена. Но и этот клапан вскоре был перекрыт самими швейцарцами. От тех легендарных и корыстных времен осталась только декоративная швейцарская гвардия римского папы, в изумительных костюмах, исполненных по эскизам Микеланджело, — кордебалет ватиканского театра, сегодня рассчитанный на внимание не столько паломников, сколько туристов. Конечно, красиво.
Но зададимся вопросом: почему Швейцария, самая благополучная страна западного мира (28 тысяч долларов дохода в год на душу населения плюс мир, покой, порядок, экология, эстетика), не превратилась все же пока — и окончательно — в усредненно мещанскую страну в интернациональном стиле, как то происходит почти повсеместно в городах и странах ЕЭС? Отчего сопротивляется, держась за свой особый статус и не желая принести его в жертву обещаниям еще большего благополучия? Как, наконец, удается ее населению не превратиться в народец, обслуживающий собственные туристические аттракционы (но разве лучше было бы, если бы швейцарцы сидели на своих природных красотах сами и никого к ним не подпускали?)? Почему здесь продолжают делать лучшие в мире часы, стрелковое оружие и лекарства, проектировать и возводить самые красивые мосты, иметь самые надежные банки и развитое машиностроение, продолжают отстаивать дырки в своем сыре и молоко в шоколаде, а вокзалы весной полны призывников?
Кажется, я догадался об одной из причин этой внутренней строптивости в первый же день своего приезда. Помогло мне в этом природное явление — чудовищной силы гроза на пороге ночи над Фирвальдштеттским озером, более страшной грозы я в своей жизни не видел. Домик мой ходил ходуном, горы заскакивали одна за другую, небо раскалывалось, молнии ярились и дрожали от горизонта до горизонта, как вольтовы дуги, казалось, Фирвальдштеттское озеро будет опрокинуто сейчас, как корыто. Я распахнул створки окна — какое счастье быть убитым молнией в первый же вечер на берегу горного озера в Альпах!
Познакомившись с гневом такой силы, я понял кое-что и про швейцарцев. Как наличие в стране диких зверей, способных легко лишить человека жизни, придает жизни в ней особый тонус, так и соседство с грозной природой накоротке — всеми этими лавинами, резкими перепадами погоды и прочим — не позволяет людям, что называется, «зажраться», безосновательно ощутить себя неуязвимыми, как боги.
И еще — запах навоза. Его складывают здесь аккуратными зиккуратами в рост человека (конечно, я не мог не сфотографироваться на таком фоне — расставив ноги и разведя руки, как на известном рисунке Леонардо). Швейцария не думает отказываться от своего крестьянского прошлого, здесь не устраивают дымящихся гекатомб из своего скота, как в Англии, Германии и других странах, готовых им подражать, — и здесь пахнет навозом, а не удушливым дымом и жженой костью. Живущие в немецких городах русские эмигранты завидовали мне по телефону: «Хоть разок бы нюхнуть — а то у нас ничем не пахнет, запахов нет даже весной!»
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу