Игорь Клех - Миграции

Овсянка — то, что было предложено писателям после гостиничного завтрака. Это название села на противоположном правом берегу Енисея, где жил и умер Виктор Астафьев. Этакая «Ясная Поляна» сибирского писателя, одного из классиков русской советской литературы.

Экскурсионный автобус домчал бы нас туда за полчаса, если бы не красота петлявшей по холмам дороги. Осенний лес выглядел светоносным, его бледно-желтая листва больше походила на пух. Мы миновали знаменитый среди скалолазов природный заповедник Столбы, видную отовсюду сопку Токмак, но остановились в Слизнево взглянуть на Енисей с недавно обустроенной грандиозной смотровой площадки. Когда красота вида после посещения Овсянки первыми лицами государства начинает цениться наконец как национальное достояние, это все же здорово, ей-богу. Языческие, «по-ганские» лоскутки на низкорослых деревцах, висячие замки новобрачных на ограде парапета и изваяние астафьевской «Царь-рыбы» — какого-то полумодернистского осетра на постаменте, рвущего стальные сети, — все это несущественный вздор, который можно оставить за спиной, чтобы насладиться разливом суровой сибирской реки, от горизонта до горизонта. Еще и распогодилось. Просто именины сердца.

Как выяснилось, Астафьев жил на удивление скромно, что делает ему честь. Самый обычный тесноватый домик, традиционный до одури. Представляю, как писатель — этот бывший беспризорник, фронтовик и скиталец по городам русской провинции — возлюбил его на старости лет. Зато деревенская усадьба его бабки производила впечатление настоящей сибирской крестьянской крепости. Домик такой же скромный и тесный, а подворье за высокой оградой как у настоящей помещицы — с сельхозинвентарем в крытой галерее, дощатыми дорожками-тротуарами и звонкими головами капусты на грядке, построенными в каре, как кирасиры.

То и другое теперь мемориальные музеи, как и построенная Астафьевым на свои средства двухэтажная образцово-показательная сельская библиотека — читательский клуб. Главный красноярский зодчий спроектировал ее, исходя из своих довольно приблизительных представлений о европейской готике. Подобного камина я не встречал еще нигде и никогда. И камень на фасадах, не простояв и двух десятилетий, уже трещит и осыпается — его скрепляют десятки ласточек своими гнездами под карнизом крыши. А еще Астафьев построил в Овсянке вполне традиционную сельскую церковь. Так и после смерти писатель кормит и окормляет (от слова «кормчий», как известно) некоторое количество своих земляков.

Остальные ездят на работу или, если молоды, норовят переселиться в Красноярск. И наоборот, на двадцати километрах береговой линии от Овсянки до Красноярска растут загородные поселения областной элиты. Поэтому будущее этой части правого берега предопределено. Вид отсюда на лесистый и крутой противоположный берег, с колоссальными лбами скальной породы над мерным течением Енисея, открывается изумительный. В выборе места не откажешь, и есть за что побороться.

Еще бы строить научиться из камня, но это общероссийская проблема. Нас отвезли пообедать в ресторан в виде каменного маяка из детских книжек. Видно, что люди старались соорудить сказку, но лучше бы они этого не делали — срубили бы что-нибудь более привычное и знакомое из дерева. Вообще, всех этих проектантов и «левшей», как то практиковалось в Российской империи, я бы отправлял на год в принудительном порядке в Италию, для начала, и только после этого позволял бы им что-нибудь строить. Стоят же в Красноярске и других городах России целые улицы крепких и стильных дореволюционных построек, и шрифты тогда были, даже на вывесках и афишах, превосходные — кириллица здесь ни при чем, если в голове ветер и руки не оттуда растут.

Справедливости ради стоит сказать, что хотя бы потчуют сегодня в сибирских ресторанах местными продуктами, а не привозными да морожеными, — свежей рыбой из реки и грибами из лесу, что в центральных областях России все еще чрезвычайная редкость.

Наш автобус в поездке сопровождал целый шлейф автомобилей местных газет и телерадиокомпаний — экое событие, аж десять литераторов пожаловало из Москвы в кои-то веки! На сельском кладбище, где похоронен Астафьев, я отстал от бесцеремонной толпы «папарацци», чтобы сфотографировать чью-то могилу. За ее оградой ни деревца, ни кустика, только холмик со стелой да вкопанный в землю стол с двумя скамейками для поминальных застолий. Где еще такое встретишь, кроме России? Разве что в Азии…