Владимир Орлов - Земля имеет форму чемодана

Тянуть дальше было стыдно. И Куропёлкин перелез через борт Люка.

Руки его стосковались по физическим напряжениям. Да и не одни лишь руки. Всё тело. И сразу же, к радости Куропёлкина, он ощутил, что за шесть дней безделья, валяния в душных комнатушках и нежных касаний рук массажисток, без удовольствий игр со штангой и гирями, прочими железками, верчений на перекладине, он не захирел, не усох и жаждет силовых подвигов. Ну, не подвигов, конечно, и не рекордов (тоже мне Алексеев!), а необходимого ему теперь выхода энергии.

Скобы шли с трёх сторон колодца. Куропёлкин опробовал верхние скобы всех трёх спусков и понял, что в случае неожиданного сброса в Люк мусора можно будет вмяться в проём между спусками и уберечься от падения и пролития на него малоприятных вещей или жидкостей. Куропёлкин не сразу, но обнаружил камень-кнопку, позволившую ему деликатно опустить хрустальную крышу Люка. При этом убедился, что тем же самым «пультом» можно будет Люк открыть.

И пустился путешествовать в глубь колодца.

Дал себе для пробного спуска (а случится ли не пробный?) минут пятнадцать (достаточно для рекогносцировки), а потом — извольте! — назад и наверх!

Но не получилось…

Увлёкся! Здорово было не без лёгкости переставлять тело, ухватываясь за нижние скобы, и устраивать для себя рискованные комбинации с переворотами, с перехватами рук, с упражнениями будто на шведской стенке, — принимал, например, позу «в упор» усилиями одной лишь руки. Дурачился, упивался своей силой и свободой передвижения, хоть вверх, хоть вниз, свободой, обеспеченной его профессиональным умением делать всё, что пожелает, сходной, скажем, со свободой мастеров фристайла на склонах Альп (где Куропёлкин, естественно, не бывал).

— Флотский, не надоело? Ты уж метров двести одолел! Куда же ещё-то. Остановись!

Опять Голос! Опять голос Колодезника. Или хуже того — голос гигантской мерзкой Мокрицы.

Куропёлкин тут же взглянул вверх. Солнце было ещё дообеденное. Но прошло, конечно, больше пятнадцати минут, отпущенных Куропёлкиным путешествию. Полчаса прошло. И действительно, Куропёлкин спустился поболее, чем на двести метров.

— Полчаса, полчаса! — подтвердил Голос.

Повернувшись (вывернувшись) спиной к скобам, Куропёлкин попытался высмотреть Голос или же обладателя Голоса — Колодезника либо Мокрицу. Не высмотрел. А в колодце, под хрустальным сводом, было светло. Но может, Колодезник или Мокрица проживали здесь невидимками? Отчего бы и нет? Мало ли что могло происходить в поместье, где Дворецким числился неизвестно какой породы господин Трескучий-Морозов.

— Флотский! Не надрывайся! Не рискуй! Отдохни! Сейчас мы выдвинем для тебя батут. Он во всю дыру колодца. Успокоишься на нём и решишь, как быть тебе дальше.

— Ну конечно! — рассмеялся Куропёлкин. — Обойдусь без чьей-либо помощи!

— Ты же любишь резвиться на батуте! — напомнили Куропёлкину.

— Вам-то что? — начал раздражаться Куропёлкин. — Посадите меня на свой батут, а потом проглотите и переварите без отходов. Раз господин Трескучий никак не сможет сбросить меня на ваш батут.

— Ну, смотри, это даже обидно, — произнёс невидимый Голос, — хотелось просто пообщаться с тобой. Нет так нет. Ползай, как хочешь. Мешать не будем…

И всё притихло. И свет, солнечно-хрустальный, вроде бы потускнел…

Стыдно было бы Куропёлкину сразу же подниматься по скобам вверх. Вышло бы, что он испугался (или хотя бы растерялся) и готов бежать от Колодезника и сопливой Мокрицы. И Куропёлкин, вопреки соображениям разума, посчитал нужным спуститься ещё, пусть и на метров сто.

И спустился.

Спускался на этот раз не спеша, с намеренной степенностью даже, имея в виду Колодезника и Мокрицу (не исключалось, что и господина Трескучего тоже), не следили ли они теперь за бессмысленными движениями подсобного рабочего, не посмеивались ли над ним? То есть он будто бы прогуливался сейчас (для них) с удовольствием и без страха…

Но сам не знал, куда и зачем. И уж никаких удовольствий более не испытывал.

Боковым зрением заметил в стене, слева от себя, бледное световое пятно. Всмотрелся. «Ба! — сообразил Куропёлкин. — Да тут вход куда-то… В пещеру, что ли?..»

От скоб к пятну вели мостки из двух досок. Не раздумывая, Куропёлкин шагнул на мостки. Действительно, перед ним был вход в пещеру. Будто шквал ветра подтолкнул его в спину, Куропёлкин пошатнулся, его тут же чьи-то руки втянули в чужое для него пространство. Сзади раздалось пневматическое шипение («Двери закрываются…»). Уже твёрдо стоя на ногах, Куропёлкин обернулся. Вход в пещеру был задраен.