Владимир Орлов - Земля имеет форму чемодана

Нинон…

Однако Нинон существовала в ином измерении, в пределах стенок земного Чемодана, и имя её на доске останкинской скамьи можно было выжечь только пучком лунных лучей.

В реке Мезени водилась сёмга и многие другие вкусные и красивые рыбы. Но Баборыбы в ней не плавали. И не в Чемодане ли Бавыкина была отловлена нынче Лося Мезенцева?

«Ладно, — посчитал Куропёлкин, — все эти Ниноны и Лоси сейчас не существенны!»

Существенным было то, что ему хотелось жрать.

Деликатный стук в дверь прихожей отвлёк Куропёлкина от раздумий.

В дверном проёме он увидел председателя комиссии по диспансеризации Селиванова, просившего называть его просто Андреем.

— А вы-то небось ожидали встретить на пороге горничную Дуняшу с дымящимся стейком на подносе? — спросил Селиванов.

— Мне грубостью, что ли, ответить на ваши слова? — сказал Куропёлкин.

— Не надо никак отвечать, — сказал Селиванов. — Сейчас мы пройдём в иное помещение, и там ваш голод будет утолён. Если вы согласны, следуйте за мной.

И Куропёлкин последовал за Селивановым.

Они спустились в погреб или бункер, и там Куропёлкин сквозь стену был переправлен в знакомый ему уже чиновничий кабинет со столом в зелёном сукне и птицей орёл с двумя клювами.

— Я, — сказал Селиванов, просто Андрей, — после совета с медиками предложил бы вам потерпеть ещё денька три и не прибегать к услугам вашей горничной и её и вашей Хозяйки. После голодовки вам полезнее употребить пищу из тюбика. Здоровее будете!

— Иного вы и не предложите, — сказал Куропёлкин.

Тут же в кабинет вошла девушка из приёмной чиновника, секретарша или даже помошница, и украсила часть стола перед Куропёлкиным тремя тюбиками на тарелках и тремя чашечками для выдавленных угощений. Три змейки Куропёлкин в нетерпении выпустил в чашки, змейки вышли разных цветов — зелёная (салат?), красная (не замена ли стейка с кровью?) и синяя (это что же такое?), чайной ложкой отправил кушанье себе в глотку и сразу понял, что объелся. И отрыжка возникла, и икота вот-вот должна была продолжить её.

— Чем желаете запить? — обеспокоилась офисная барышня в непременных очочках. — Соком? Минеральной водой?

— Пивом, — сказал Куропёлкин. — Здесь я, как понимаю, вне территории контракта, и могу угостить себя пивом.

— Светлым, портером или элем? — спросила барышня.

— Светлым, — сказал Куропёлкин. — Немецким. Японским из Саппоро — не надо.

Сразу же вместо тюбиков и вылизанных чашек перед Куропёлкиным воздвиглись мюнхенская кружка и пять бутылок пива.

— Я на работе не пью, — сказал Селиванов, — но отчего же для легкости разговора и мне не промочить горло?.. Спасибо, Тамара, будет нужда, я вас вызову.

Сытый и благодушный Куропёлкин со своего места мог наблюдать за уходом барышни. И отметил, что и бёдра её, и ноги, а пожалуй, и походка её — истинно секретарские…

— Итак, Евгений Макарович, — сказал Селиванов, — голодовку вы закончили. С чем я вас и поздравляю. И как сказано в Бумаге, претензий к нам, именно к нам, вы не имеете.

Куропёлкин хотел было высказать недоумения по поводу вчерашней болтовни менеджера и сотворителя чудес Анатоля Столярова, но делать этого не стал.

— Никаких претензий к вам у меня теперь нет, — сказал Куропёлкин.

— И прекрасно, — сказал Селиванов. — Тогда начнём с того, на чём оборвался наш последний разговор. То есть он был и первым… Я просил вас тогда рассказать о всех подробностях вашего пребывания в Мексиканском заливе…

— Да я уж и не помню этих подробностей, — сказал Куропёлкин. — Там были и видения, и неизвестно что, мной непонятое…

— Вот, вот! — оживился Селиванов. — Нам важны все эти видения и вами непонятое! Вы способны описать это?

— Не способен, — угрюмо сказал Куропёлкин. — Какой из меня писака!

— А если к вам приставить человека с диктофоном? — спросил Селиванов. — Сможете вы, не спеша и с паузами, навспоминать и о частностях, и о сути ваших хождений по морям, по океанам?

— Пожалуй, смогу, — сказал Куропёлкин.

— Вот! — воодушевлялся Селиванов. — Вот! При этом не опасайтесь с нашей стороны каких-либо подвохов. Подозрения тщеславного господина Трескучего признаны нами ложными и корыстными, преследующими несомненно эгоистические цели. И, что не исключено, цели и интересы и госпожи Звонковой. Для нас эти подозрения не важны. И нас в ваших, скажем, мемуарах более всего будут волновать не ваши поступки и даже переживания, а внешние обстоятельства, начиная со сброса в Люк, сопровождавшие вас в путешествиях. Имейте это в виду.