Евгений Гришковец - Последний праздник

На всех мачтах и надстройках горел яркий свет, мы в своих чёрных шинелках ковырялись и копошились. Снега становилось всё меньше и меньше, корабль чернел и приобретал свои обычные строгие, стремительные и хищные очертания. А небо над нами принялось понемногу белеть.

Вот и пришло утро моего двадцатого дня рождения. Я выковыривал пальцами в мокрой рукавице снег из ватеррейса (такого желоба для стока воды вдоль борта), стоя на коленях на холодной палубе. Я прикидывал в уме, я отнимал от местного времени количество часовых поясов, отделяющих Тихий океан от моих родных мест, и успокаивал себя тем, что мой настоящий день рождения ещё не наступил, я ещё не родился… Там, в родном городе, я ещё не родился.

Как только мы закончили убирать снег и бросились по кубрикам отогреваться, пить чай и приводить себя в порядок, как сыграли “большой сбор”. Надо было бежать на подъём флага. Ровно в восемь утра флаг и гюйс на нашем и других кораблях были подняты под звуки горнов. Усталые и невыспавшиеся мы разбежались после этого по боевым постам на “проворачивание”. (“Проворачивание” производится каждый день на кораблях, которые даже стоят у стенки. То есть, приводятся в движение все узлы и механизмы корабля, чтобы они не застаивались. Вот они и крутятся минимум час.)

Про мой день рождения забыли. Забыли даже те, кто надеялся на вечернее угощение. А я ждал. Чего я ждал? Но сам напомнить об этом я не мог. Я ждал… Я хотел, чтобы кто-нибудь вспомнил…

Перед обедом я узнал, что из вахтенного графика меня на текущий день никуда не переставили, а, значит, вечером мне нужно будет заступить на вахту. В день рождения людей на вахту не ставили, это строго соблюдалось. Ну забыли! Из-за снега, из-за бессонной ночи, из-за того, что… Мало ли у кого когда день рождения. Забыли.

Как обедал, я не помню. Ожидание чего-то дошло до крайнего предела и стало превращаться в обиду. В обиду на всех-всех.

Меня вызвали к командиру после обеда во время “адмиральского часа”. (Дело в том, что в армии отбой в 10 часов, а подъём в 6 утра, на кораблях отбой в 11 часов, подъём тоже в шесть утра, но после обеда команде дают спать до двух часов дня, получается такой сон-час. Вот его и называют “адмиральский час”).

К командиру матроса просто так не вызывают. К богам не вызывают каждый день и просто так. Я быстро и весь исполненный трепета, оделся во всё самое чистое и побежал из кубрика наверх. Боги обитают всегда наверху.

Дверь в каюту командира была приоткрыта, оттуда доносились голоса. Громче всех там говорил старпом. Я не решился заходить и ждал снаружи. Я маялся минут пятнадцать в коротком и безупречно чистом коридоре, который упирался в каюту командира. Сердце колотилось так, что даже глаза мои, наверное, заметно пульсировали.

Наконец дверь распахнулась, я вытянулся по стойке смирно, прижавшись к стене, а из каюты быстро вышли несколько наших офицеров. Они прошли мимо, даже не взглянув на меня. Последним через порог перешагнул старпом. У него в руках были папки и какие-то ещё бумаги. Он уставился на меня и осклабился.

— Что, бездельник? С днём рождения, что ли? — громко сказал он. — Пошли со мной, командир занят. Я тебя поздравлю.

Это звучало зловеще. Я поплёлся за старпомом, гадая, откуда они узнали про день рождения. Кто мог им сказать.

— Вот, твои родители прислали телеграмму, — тут же ответил на мои мысленные вопросы старпом, — срочную, бля, телеграмму. Её с почты зачитали дежурному по телефону. Скажи предкам, чтобы они больше срочных телеграмм не слали. Здесь боевой корабль, а не детский сад, — при этом он оглянулся и для убедительности два раза укоризненно кивнул.

На столе в маленькой каюте старпома был бардак и разгром. Но среди бумажек, бумаг, тетрадей и документов стояла рамка с фотографией старпома ещё со старшелейтенантскими погонами на белом кителе. Старпом держал круглолицего мальчика лет трёх на руках, а рядом с ним стояла круглолицая женщина с причёской, и кружевной воротничок её платья сильно бросался в глаза. Все, кроме мальчика, широко улыбались.

— Ну? Как ты хочешь, чтобы я тебя поздравил? — спросил старпом, ковыряясь на столе, спиной ко мне. — Торта у меня нет, и не будет. Конфет тоже.

Я молчал.

— Чё молчишь, а? — продолжил он. — Говори, не бойся. Выполню любое твоё разумное желание. Например, расстреливать тебя сегодня не буду. Ну?

— Товарищ капитан-лейтенант, я бы хотел в увольнение сходить, — сказал я очень робко.

— Сегодня будний день, никаких увольнений. Тебя любой патруль за жопу схватит.