Татьяна Булатова - Мама мыла раму

– Идите сюда, девица, – прошепелявил Пташник и дернул девочку за рукав. – Молодым везде у нас дорога, – объяснил он. А потом скомандовал: «Держи»! – И сунул в руки девочке букет из пяти роз, одна из которых явно нуждалась в экстренной реанимации.

Пододвинув ребенка к двери, взрослые гости, собравшись с духом, объявили о своем приходе сумасшедшим стуком в дверь. От неожиданности юбилярша, крутившаяся в прихожей, вздрогнула и разволновалась. Стук повторился. Ева Соломоновна поправила загипсованную руку, висевшую на груди в импровизированной повязке из шарфика с люрексом, и, выкатив грудь, промаршировала к двери.

– Входите, – скомандовала она гостям и протянула свободную руку к цветам.

– Поздравляю, – клацнул вставной челюстью Мартовский Заяц и втолкнул Катьку в квартиру.

Ева Соломоновна заключила девочку в объятия с такой силой, что Катя крякнула. Антонина стянула с головы свою безумную шляпу и обрушилась на подругу, исчезнувшую из ее жизни на долгие три месяца.

– Здравствуй, Ева! – чуть не разрыдалась Самохвалова.

Боевые подруги обнялись и застыли, как Сцилла и Харибда в приемной Посейдона. Пташник по-хозяйски похлопал Еву по заду, констатируя со знанием дела:

– Выросла девочка.

Катька от увиденного обомлела.

– Идем, наивное дитя, – увлек ее Пташник к столу, дав женщинам излить друг на друга радость встречи.

Девочка села на стул, оправив платье, Александр Абрамович с пристрастием посмотрел на накрытый стол и, судя по всему, остался им недоволен.

– Ева, детка, – задвигал он челюстями, – а где щука?

– А что вам не нравится?! – крикнула в ответ хозяйка.

– Мне не нравится твоя пассивность, девочка. Тетя Эсфирь в твоем возрасте умела накрывать стол…

– Тетя Эсфирь в моем возрасте, – парировала ему Ева Соломоновна, – звала в гости только приличных людей.

– Я понял тебя, Евка, чужих сегодня не будет.

– Александр Абрамович, не смешите людей, это их пугает.

– Пуга-а-ает? – подыграл Пташник юбилярше. – Скажи мне, Ева, что может испугать эту роскошную женщину?

Ева Соломоновна подмигнула подруге и уселась за стол.

– Скажите, Тоня, – ювелир сладострастно вытянул губы. – Вы меня боитесь?

Катька, не понимая, что происходит, занервничала и с опаской посмотрела на сиявшую от удовольствия мать.

– А надо? – кокетливо ответила вопросом на вопрос Антонина Ивановна.

– Слушай, Евка, ты не говорила старому Пташнику, что твоя подруга тоже еврейка!

– Александр Абрамович! – расхохоталась Самохвалова и хлопнула сластолюбца по руке.

– Зови меня Сандрик, – попросил ее Пташник и мелодраматично закатил глаза к потолку.

– Давайте начнем, – торжественно произнесла Ева Соломоновна и попросила старого друга наполнить бокалы.

– Начать не получится, – прервал Александр Абрамович. – Не в наших силах, детка, начать то, что начали благородные дядя Соломон и тетя Эсфирь. Ты, дитя любви, можешь только продолжить…

– Не перебивайте меня, старый еврей, – оборвала его тетя Ева, после чего Пташник заткнулся. – Тоня, Котя и вы, Александр Абрамович, оказались здесь не случайно. Вы – это все, что нажила я за эти пятьдесят пять лет. У меня нет детей, но Бог послал мне ребенка. У меня нет сестры, но Бог дал мне Тоню. У меня, к сожалению, давно нет родителей, но зато Бог, по их просьбе, оставил мне этого беспокойного…

– Еврея, – подсказал ей Пташник.

– Не перебивайте! – шикнула на него Самохвалова и приготовилась слушать дальше.

– Вот, собственно говоря, и все, – неожиданно завершила свою речь Ева Соломоновна и добавила: – Если со мной что-нибудь случится, квартира записана на Катю, Александр Абрамович знает, как распорядиться моими украшениями…

– Бестолковая Евка, – прослезился Пташник, – ты мое главное украшение! Зачем тебе не живется нормально на белом свете и не радуется нам в юбилей?

– И еще… – немного подумав, добавила тетя Ева. – Я, Тоня, перед тобой ни в чем не виновата, Богом клянусь, и Петр Алексеевич тоже. Так получилось – чего теперь объяснять. Но без тебя, подруга… – Ева Соломоновна снова заплакала. – Без тебя вот… тоска такая вот здесь… – Она показала на свою грудь. – И говорить не хотела. Но скажу: вы, – Ева обвела взглядом всех сидящих за столом, – моя семья. Поэтому простите меня, мои дорогие, и не судите строго.

Катька смотрела на взрослых и не понимала, откуда эта мода реветь в день рождения. Ну ладно мама, тетя Ева, но чтобы пожилой мужчина тряс головой, как конь в стойле, пытаясь смахнуть слезы с глаз? Не-е-ет! Увольте меня, пожалуйста, от этих африканских страстей на пустом месте. Гори он синим пламенем, этот юбилей: ни тебе поесть по-человечески, ни послушать, ни телевизор посмотреть! Да что с них взять, с пенсионеров этих! Спасибо стихотворение читать не заставили, а то, помнится, поставят на табуретку и в ладоши хлопают: «Ай да умница наша Катенька!»