Шарль Левински - Геррон

Она не назвала мне место встречи. Вышла из здания, и я последовал за ней. Лазарет находился в тридцати километрах от фронта, в маленьком городке, где не было никаких признаков военных действий.

Лора ни разу не оглянулась. Она шагала по улице так же энергично, как перемещалась от койки к койке в лазарете. Похоже, для нее было само собой разумеющимся, что я иду следом. Это делало меня еще более неуверенным.

По городку петлял ручей, и вдоль берега проходил мелкобуржуазный променад. Хотя я жил здесь уже несколько недель, я его никогда раньше не видел. Человек, который только что потерял свою третью ногу, не совершает дальних прогулок.

Под каким-то деревом Лора остановилась и дождалась меня.

— Если ты хочешь поцеловать меня, можешь это сделать, — сказала она по-деловому. — Но я должна тебе признаться: я в этом деле неопытна.

И она закрыла глаза и подставила губы.

Я поцеловал ее, да. Не стал увиливать. Она сунула мне в рот язык. Наверное, где-то читала, что так делают. Ощущение было такое, будто она ищет потерянную карамельку. Я обнял ее, потому что она, видимо, ждала этого. Сторонний наблюдатель принял бы нас за влюбленных. Мне было от этого немного стыдно, но, с другой стороны, хорошо было осознавать, что роль соблазнителя я смог сыграть убедительно.

Когда мы потом отделились друг от друга, не столько возбужденные, сколько смущенные, она вдруг сказала:

— У меня есть жених, мы обручены, чтоб ты знал. Он не имеет права написать мне, где он, но он воюет против русских. Если он останется жив, мы поженимся. У его родителей тоже своя мясная лавка.

— С ним все будет хорошо, — сказал я.

Она взяла мою руку и стала разглядывать ладонь.

— У него линия жизни длиннее, чем у тебя, — сказала она.

Я попытался выйти из игры так, чтобы не слишком обидеть Лору. Она позволила поцеловать себя, значит, определенно хотела и большего. В этом была для меня угроза.

— Если ты обручена, — начал я, — наверное, будет лучше…

Она отрицательно помотала головой:

— Я хорошо все обдумала. Если ты хочешь быть здесь моим другом, в этом не будет ничего плохого для нас обоих. Ты рад?

— Я самый счастливый человек на свете, — соврал я.

И на следующий же день сел в поезд и поехал домой.

Я встретил Лору еще раз. Это случилось в Лейпциге в 1930 году.

Как раз на экраны вышел „Голубой ангел“, и Яннингс, Валетти и я разъезжали по Германии, чтобы делать рекламу фильму. Вообще-то и Марлен должна была ездить с нами, но она сразу после берлинской премьеры скрылась в направлении Голливуда.

В тот вечер мы после выступления сидели за столиком в фойе кинотеатра и с усердием раздавали автографы. УФА напечатала открытки с нашими фотографиями. Их расхватывали как горячие пирожки.

Когда подошла ее очередь, я автоматически взял следующую открытку и спросил:

— Как ваше имя?

— Ты меня не узнаешь?

Она действительно потолстела. Но ее это не портило. Как и скучная прическа с завивкой. Бывает такой тип людей, которые всегда кажутся не на месте, пока молоды. Теперь, когда Лоре было около сорока, она хорошо подходила и к себе самой, и к окружающему миру. У меня у самого было так же: кто познакомился со мной как с толстым Герроном, не мог представить, что когда-то я был тощий как палка.

Она стала настаивать, чтобы я написал ей на открытке личное посвящение.

— Иначе муж не поверит, что раньше мы были знакомы.

От обязательных посиделок с местными журналистами я отказался. Дескать, вот внезапно объявилась родственница, которую я не видел целую вечность и с которой мне непременно нужно побыть. Коллеги поверили насчет родственницы. Как ни пестовал я все эти годы свою славу бабника — Лора была женщина не того сорта, с которой можно заподозрить интрижку.

Мы сидели в неуютном винном погребке, где были единственными посетителями.

— Вино здесь дрянное, — сказала Лора, — зато спокойно.

Она по-прежнему была так же практична, как и тогда.

Мы задавали друг другу обычные вопросы, и после полутора десятков лет оказалось на удивление мало что рассказать. За моей карьерой она следила по газетам. У нее все протекало так, как того и следовало ожидать. Ее жених, тот, что с длинной линией жизни, дважды был ранен. После войны они поженились.

— Трое детей и две мясные лавки.

По тому, как она это сказала, было видно, что и то и другое для нее одинаково важно.

Причина, наверное, в вине, что я не ограничился этой поверхностной болтовней. Еще при раздаче автографов я был слегка выпивши. Ведь не могли же мы каждый раз высиживать весь фильм. За исключением Рюмана, я и не припомню другого коллегу, который с удовольствием видит себя на экране. После того как нас представили публике, мы на полтора часа скрылись в баре.