Мария Галина - Гиви и Шендерович

— Ох, ох! — заплакал тогда Беная. — Что же нам делать?

— Предоставь все мне, — сказала Суламифь мудрая.

И вот позвала она рабынь и евнухов, поваров и музыкантов и велела устроить пир, и приготовить всякую рыбу и птицу, все, что плавает и летает и бегает на четырех ногах, и принести наилучшие вина и зажечь курильницы с благовониями и послала к мнимому царю, и велела передать так: истосковалась твоя Суламита без ласки твоей, хочет она устроить пир, чтобы ты, светоч земли, возрадовался и развеселился. И, как взойдет луна, окажи своей служанке милость великую, приди в ее чертог, ибо ждет она…

И возрадовался Азаил, ибо до сей поры Суламифь мудрая скрывалась от него. И оделся в дорогие царские одежды и, только лишь взошла луна, в радости и предвкушении проследовал в чертог жены Сулеймановой. И увидел, что в чертоге курятся благовония и сияют самоцветы и Суламифь мудрая, в светлых нарядах и звенящих браслетах встречает его с поклоном у входа.

И поглядела на него Суламифь, и увидела, что совсем он как возлюбленный ее Сулейман, однако ж обуви с ног не снимает. Но она не подала виду, а провела его в покои, и нежно улыбнулась и усадила его на подушки, и села рядом.

И склонился он к ней, желая обнять ее, но она, отстранившись, сказала — услади себя сначала вином и освежи яблоками, о, мой любимый, изнемогающий от любви! И сама подносила всяческие блюда, приправленные душистыми травами и воспламеняющими пряностями, и сладкое вино и горькое пиво, и поел Азаил, и насытился, и возжелал Суламифь пуще прежнего. Но она вновь уклонилась от его объятий и сказала — услади сначала свой слух музыкой, а взор — танцами, господин мой! И хлопнула в ладоши и позвала музыкантш и певиц и танцорок и они запели любовные песни и зазвенели браслетами, и колебались станом и пуще прежнего разгорелся огонь желания в Азаиле коварном. И вновь бросился он к Суламифи мудрой, желая ее обнять, однако она вздохнула и отстранилась и заплакала горько, говоря, не любишь ты меня и затаила я на тебя обиду.

— В чем обида твоя? — спрашивает тогда Азаил.

— Да вот сколько я просила тебя надеть мне кольцо на палец, столько раз ты уклонялся и уходил, и ни разу не сделал по желанию моему!

— Все я сделаю по желанию твоему! — воскликнул распаленный Азаил.

— Тогда дай мне надеть кольцо вот это, — сказала Суламифь мудрая, — ибо поклялась я сама себе, что не войдешь ты ко мне, пока не будет у меня на пальце этого кольца.

— Дуры вы бабы, — сказал тогда Азаил, — ибо когда есть у вас все, вам надобно еще больше!

Однако ж снял он кольцо с Шем-Гамфарошем и надел его на палец Суламифи.

И тогда хлопнула Суламифь в ладоши и вбежали стражники, и она, указывая на Азаила велела — вот, взять его!

— Что ты творишь, безумная, — воскликнул тогда бес, — я же Сулейман, твой возлюбленный владыка!

— Не знаю, где сейчас мой возлюбленный владыка и не ведаю, — отвечала Суламифь, — однако ж ты — не он, а бес поганый. И вот уже двенадцать лун, как мутишь ты воду, и бесчестишь жен Сулеймановых и не блюдешь субботы и судишь неправедно! А коли не верите мне, снимите с него башмаки!

И тогда закричал Азаил — верни мне кольцо, о, коварная!

А кольцо было такое, что его ни за что не взять силой, а можно лишь отдать по своей воле, и Суламифь, когда это услышала, засмеялась, и сказала — вот вся ваша бесовская хитрость чего стоит! Ну и чем вы сильнее нас? Ты думал обмануть женщину, однако же женщина обманула тебя. И не получишь ты кольца и власти царской и престола и будешь ты отныне ползать во прахе и шевелиться во тьме, как тебе и подобает.

И схватили Азаила и стащили с него башмаки — и верно, там у него копыто козлиное.

И стали кричать — вот, истребить его!

Но Азаил отвел им глаза и исчез и никогда отныне не показывался на глаза Сулейману, хотя и говорят, что он по-прежнему скитается по земле и принимает разные обличья и судит неправедно и сеет смуту и подстрекает народы.

И вот что было с Азаилом.

А мудрые мужи Израиля, придворные и судьи, пришли к Суламифи и склонились перед ней, и сказали — ты прогнала беса, царя ложного, верни же возлюбленного царя нашего, царя истинного!

— Не в моих то силах, — возразила Суламифь, — однако же, полагаю, он сам вернется, когда придет его время, а нам надлежит ждать и быть готовыми.

— Что ты говоришь такое, — тогда вскричали они, — ибо у тебя Шем-Гамфарош, так повели ему обернуться и вернуться с царем нашим Сулейманом.