Ромен Гари - Пожиратели звезд

– Речь идет не о пустом и мелком тщеславии, – говорил пассажир. – Конечно, подлинный артист всегда хоть немного да думает о последующих поколениях, хотя суетность восторженных воплей толпы для меня не секрет, как и то, что, осознав, что имя твое будет жить вечно, испытываешь лишь малую толику утешения. Но мне хотелось бы все-таки суметь сделать это – ради Франции, ради величия своей страны. Увы, мы больше не та мировая держава, которой были прежде; но тем более французский гений должен стремиться превзойти самого себя во всех областях жизни. Я чувствую, что могу достичь этого, что во мне это есть, – достаточно одной лишь вспышки вдохновения; но, не знаю почему, всякий раз в самый последний момент все идет прахом. Очевидно, никто еще в истории человечества этого не сумел.

– Есть люди, которые утверждают, будто великий Зарзидзе, грузин, проделал это во время специального представления в Петербурге в 1905 году на глазах у царя, – заметил его спутник.

– Легенда, – категорически заявил первый, и лицо его приобрело возмущенное выражение.

– Никто так и не смог этого доказать. Буррико, старый французский клоун, – он до сих пор жив – входил в состав той труппы и заверил меня в том, что в этих россказнях нет ни слова правды. Зарзидзе так и не сумел превзойти Растелли, а всем известно, что последний умер на вершине славы, дойдя до предела своих возможностей, что и разбило его сердце. Мне не хотелось бы, чтобы вы сочли меня шовинистом, но позвольте все же сказать вам одну вещь: если когда-нибудь объявится жонглер, способный исполнить номер с тринадцатью шарами, то это будет француз – по той простой причине, что это буду я. Два года назад генерал де Голль лично вручил мне крест Почетного Легиона за исключительные заслуги в распространении французской культуры в зарубежных странах, тот вклад, который я внес в демонстрацию национального гения на мировой арене. Если хоть раз, лишь один-единственный раз – неважно когда, неважно где, на какой сцене, перед какой публикой, – я смог бы превзойти самого себя и прожонглировать тринадцатью шарами вместо обычных проклятых двенадцати, я бы счел, что сделал что-то стоящее для роста авторитета своей страны. Но время идет, и, хотя в свои сорок лет я еще полностью располагаю всеми способностями, случаются такие моменты, как сегодня, когда я начинаю сам в себе сомневаться. А ведь ради искусства я пожертвовал всем, даже женщинами. Любовь убивает твердость руки.

Его спутник нервно теребил галстук-бабочку. Звали его Чарли Кун; будучи директором одного из крупнейших артистических агентств Соединенных Штатов, он провел более тридцати пяти лет своей жизни беспрестанно разъезжая по всему свету в поисках исключительных номеров и новых талантов. Он глубоко любил свое ремесло и всех тех, кто на площадках, сценах, аренах, в прокуренных залах набитых пьяницами кабаре отдавал лучшую часть самого себя, даруя людям тот момент иллюзии, что позволяет человеку, жаждущему сверхчеловеческого, поверить в возможность невозможного. Наряду с Полем-Луи Герэном из «Лидо», Карлом Хаффендеком из гамбургской «Адрии» и Цецуме Магазуши из токийской «Мизы», он несомненно был одним из самых одержимых искателей талантов, talant scout – американский профессиональный термин, перешедший во все языки мира; ни в одном уголке земного шара не было цирка, мюзик-холла, ночного заведения, в которое он не наведался бы в своей неутомимой погоне за сверхчеловеческим. Не было для него большей радости, чем в какой-нибудь мексиканской трущобе, японской kabaka, в Иране или где-нибудь в бразильской провинции обнаружить номер, доселе людьми невиданный. Желудок его был испорчен бесчисленными сомнительными кушаньями, проглоченными в какой-нибудь глуши. Не было у него и личной жизни: дважды он женился, но ни украшения, ни меха, ни «роллс-ройсы» не смогли компенсировать его вечного отсутствия, когда он рыскал по свету в поисках исключительного. Самые красивые любовницы всегда занимали у него в душе лишь второе место – после какого-нибудь неведомого акробата, о неслыханном даровании которого ходили легенды. Когда он обратился за советом к психоаналитику, тот объяснил ему, что речь идет о типичном случае неизжитости детства во взрослом человеке, детской мечты о чудесах. Чарли Кун предпочел не ломать голову над этой проблемой, но тем не менее спросил у психиатра, является ли потребность веры в Господа также неизжитостью детства и способен ли психоаналитик излечить от нее.