Ромен Гари - Пожиратели звезд

Альмайо с удивлением почувствовал, что с трудом держится на ногах.

Он повернулся к матери. Она его даже не узнала. Стояла и жевала, как старая корова, с довольной сияющей физиономией, время от времени покатываясь со смеху. Ему доводилось видеть крестьян, вот так же – покатываясь со смеху – умиравших от голода с раздувшимися от «звезд» животами. Он знал, что роскошная американская сумка в ее руках до отказа набита листьями масталы. Мать даже не подозревала о его присутствии – витала среди звезд, заглядывая в лица древних богов. Он никогда не слышал, чтобы кто-нибудь – даже из самых известных политических деятелей, из сильных мира сего – посмел приказать поставить к стенке родную мать. Такого не делали даже Освободители. Для американцев это станет доказательством его невиновности. Одним выстрелом он убьет двух зайцев. Нет на свете большей жертвы, и сам El Seсor будет удивлен, почувствует, что это – от самого сердца, величайший знак любви и преданности. Так он докажет, что действительно заслуживает и protecciґon, и власти, заслуживает и дальше оставаться lider maximo. Чтобы доказать, что он достоин этого, он сделает все как нужно. Лучшего, чем расстрел родной матери, и не придумаешь, даже будучи политическим деятелем. Сам Гитлер так далеко не заходил. Конечно, поэтому он и не смог завоевать весь мир.

Альмайо, улыбаясь, посмотрел на мать с благодарностью. Она так много для него сейчас сделает.

– Господин Альмайо…

Это был мистер Шелдон, адвокат; голос у него дрожал.

Альмайо жестом обвинителя ткнул в его сторону пальцем.

– Вы навлекли на меня несчастье, – сказал он. – Мне никогда не следовало приводить в порядок свои дела. А вы – честный. Ни за что не нужно мне было связываться с вами.

Поступая по-честному, у власти не удержишься. Мир – дерьмо, и нужно суметь оказаться на высоте…

Напоследок он взглянул на месье Антуана – жонглер стоял, расставив ноги, гордо выпятив грудь, в одной рубашке и подтяжках – аккуратно сложенный пиджак перекинут через руку.

Подлые индейцы уже вот так расстреляли одного Наполеона, и даже если это был и не Наполеон I – все в голове как-то путалось, и он никак не мог вспомнить, из Бонапартов или Бурбонов был мексиканский Максимилиан, – то все равно это был великий француз.

Пасть под пулями месье Антуан решил в лучших традициях мюзик-холла. Он не совсем понимал, ради чего ему предстоит умереть, и поэтому решил умереть за Францию – это его несколько приободрило. Сейчас, перед тем как прозвучит последняя команда, он попросит своих коллег запеть «Марсельезу», дабы уйти из жизни с республиканским гимном на устах – как наследник императорского престола, убитый в Южной Африке зулусами.

Альмайо теперь уже мог стоять лишь прислонившись к скале. В солнечных лучах вид музыкального клоуна в пышных штанах, заостренной шапочке, с крошечной скрипкой в руке и нарисованными в виде нотных знаков бровями на какой-то миг порадовал его; он вгляделся в неподвижное лицо куклы – чревовещатель держал ее на руках, она смотрела на Альмайо – и на мгновение почувствовал себя ребенком, впервые попавшим на карнавал и с восхищением бродящим в толпе по улицам Кристобаля в Санта-Крус. Но все это – цирк, жалкая дешевка, спекулянты, жулики, ловкие прохвосты, несчастные бродячие артисты – все это хорошо ему знакомо. В ярком свете солнечного дня они выглядят еще более жалкими и ничтожными.

Дневной свет всегда безжалостно лишает их и намека на тот сверхъестественно-таинственный вид, который они так старательно на себя напускают. Сейчас он с этими шарлатанами, со всем этим цирком покончит раз и навсегда: хорошая автоматная очередь – ничего иного своим бесконечным надувательством они и не заслужили.

Американка шагнула вперед, подошла к нему. Он отвернулся, стараясь не смотреть на нее.

Она нагоняла на него страх. Она еще вполне способна навредить, встать между ним и той единственной силой, что способна обеспечить спасение. Вечно она за него молилась, вечно она его любила, и это принесло несчастье. Именно ее доброта – этакая святость – стоила ему власти. Приказывая расстрелять ее, он сильно рисковал, ибо был уверен, что эта сволочь отправится прямиком на небеса и так их там всех достанет своими мольбами и любовью, что они простят его – и лишат тем самым последнего, но, может быть, все еще реального шанса.

– Встань на место, – не глядя на нее, хрипло произнес он.

– Хосе, ты не знаешь, что творишь. У тебя температура. Нужен пенициллин. В Гомбасе есть консул США, мистер Дикон. Я очень хорошо его знаю. Нужно только дождаться темноты, и я схожу за ним. Он тебя спрячет. После всего, что ты сделал для своей страны, Соединенные Штаты тебе многим обязаны. Нужно только дождаться вечера. Преподобный Хорват, прошу вас, помогите мне ухаживать за ним. Вы ведь знакомы с медициной, я уверена. Очень вас прошу, его нужно простить, он просто большой ребенок.