Али аль-Мисурати - Барабаны пустыни

Прошли дни и недели, затем месяцы, и я обходил стороной пыльную улочку, в конце которой возвышалось дерево, подобно сказочному, устрашающему существу. Я уехал, чтобы продолжить учебу в городе, мои приезды в деревню стали редкими и мимолетными, и у меня не было возможности бродить по окрестностям или думать о чем-нибудь еще, кроме как о матери и братьях, по которым я очень соскучился. Но вечером одного прекрасного летнего дня я почувствовал, что какая-то неведомая сила влечет меня к этому узкому переулку. Когда я остановился под деревом, у меня появилось странное ощущение, будто я никогда раньше здесь не бывал и это высящееся передо мною существо выросло прямо на моих глазах.

Я не мог отвести взгляда от поднимающейся, как грозящий перст на фоне бледного горизонта, мрачной башни, похожей на недоступную зловещую скалу, этого дерева-великана, живущего в гордом одиночестве и презирающего людей.

У меня все внутри похолодело, и, почувствовав свое ничтожество перед лицом этого огромного монолита мрака, я смиренно обратился к дереву:

— У великана есть какое-нибудь сочувствие ко мне?

Но ответом мне было молчание. Дерево стояло неподвижно и безучастно, уходя своей кроной в пепельного цвета небо, в котором не блестела ни одна звезда. Я был для него лишь одним из насекомых, ползающих по его огромному телу.

Мною овладел ужас, все мое тело сотрясала дрожь.

Дерево превратилось в кошмар, при воспоминании о котором у меня перехватывало дыхание. Мою жизнь омрачал образ этого дерева, лишившего меня душевного равновесия.

Ненависть к дереву отравляла мне игры, в которые я играл со своими сверстниками. Я даже физически ощущал во рту горький вкус этой ненависти, и бесследно уходили те мгновения, в которые я чувствовал, что мое жизнелюбие дает мне право на счастье. Я ложился на кровать, надеясь сладко подремать, но едва мое тело касалось постели, как я в ужасе вскакивал.

На рассвете, когда первые проблески зари разгоняют тьму, я выбирался из-под одеяла, тайком уходил из дома и словно заколдованный смотрел на этого гиганта. Время идет, жизнь рождается и угасает, а этот гигант с переплетенными ветвями, который охватывает деревню своими когтистыми лапами, остается извечным, нетленным.

Оно похоже на тирана, чинящего любой произвол на виду у всех и не чувствующего никаких угрызений совести. И как люди ненавидят тиранию и произвол, так и я ненавидел это дерево.

И все же я хотел еще раз попытаться увидеть мир, который скрывает дерево, я был полон решимости добиться успеха. Я намеревался никому не сообщать о том, что я задумал, поскольку деревенские бездельники, скорее всего, посчитали бы мою затею обреченной на неудачу. Итак, я пришел к убеждению, что найду в себе силы залезть на дерево и представлю всем свидетельство этого.

Я отправился к нему не утром, не в полдень и не вечером, а в час рассвета, когда деревня была окутана бледным, рассеивающимся туманом, в час, когда в воздухе не было ни дуновения ветерка, в час, когда природа еще не пробудилась ото сна. Я решительно направился прямо к дереву, не думая о том, чем может закончиться мое путешествие. Мне вспоминались рассказы и легенды о дереве, сохранившиеся в памяти стариков, и мне хотелось узнать, истинны они или ложны.

Я легко забрался на первые ветви и взглянул наверх. Надо мною была крона, окрашенная в волшебные рассветные полутона. Она скрывала от моего взора небо и казалась недоступной. Я снял с плеча веревку с привязанной к ней железной «кошкой» и забросил ее на следующую ветвь. И так я лез все выше и выше. Я несколько раз промахивался, и веревка падала в пустоту, а однажды я чуть было не сорвался. Меня била дрожь, и со лба струился пот.

Ближе к верхушке ветви стали тоньше; я не видел ничего, кроме массива переплетенных ветвей, образовывавших тот странный мир, который, как я чувствовал с первого мгновения, скрывал тайну дерева. Кто знает, какие неизвестные животные живут в этом девственном лесу?

Вот оно, другое небо, которое до сих пор не созерцали глаза людей. Оно неожиданно открылось мне. Я смотрел на этот огромный мир, и сверху земля казалась большим зеленым диском, с которого в небо поднимались столбы дыма.

Я подумал: «Земля, несомненно, выглядела такой, когда по ней проходили армии турок, а затем итальянцев, то было не утро, не полдень, не вечер, а такой же предрассветный час.

Но человек может увидеть все это, лишь находясь на вершине мира, когда его душа воспарит над всем обыденным. Эта вершина была действительно жестокой, беспощадной, похожей на далекий остров, где кишат тысячи крокодилов и хищных рыб, не позволяющих никому достичь его.