Энтони Берджесс - Человек из Назарета

Среди насмешников и придир был один молодой фарисей, которому не очень-то хотелось отмахиваться от этого высокого, могучего проповедника как от глупца. В его проповедях он находил здравый смысл и то, что греки называют логикой. Вопросы, которые задавал этот фарисей, не выглядели пустыми придирками:

— Но кто в таком случае мой ближний? Царь Ирод Галилейский? Римский император Тиверий? Те сирийцы, которые нас ненавидят? Или жители Самарии, которые ненавидят нас не меньше?

Звали этого молодого человека Иуда Искариот.

Иисус улыбнулся:

— Хорошие вопросы. И вроде бы напрашивается ответ: мой ближний — это тот, кто одной со мной крови, одного со мной происхождения и одной веры, кто говорит на том же языке, что и я, и придерживается тех же обычаев. Но лучше будет, если вы услышите одну историю, она и даст вам правильный ответ. А еще лучше, если эта история будет пропета, тогда вашим достопочтенным прекислостям она покажется более сладкой. Ты упомянул о самарянах [100] Самаряне (самаритяне) — потомки вавилонских колонистов, переселенных в 722 г. до н. э. ассирийским царем в иудейскую провинцию Самарию (4 Цар., 17) и смешавшихся с местным населением. , которые нас ненавидят. Твои слова как нельзя кстати.

Он кивнул Филиппу. Пока Фаддей проигрывал несколько тактов, Филипп настроился на верный тон и запел:

— Что мне добавить к этому? — продолжал Иисус. — Не так мелодично, конечно, как мой друг Филипп, но скажу вам: мы судим о людях не по их рождению, вере или положению, но по их душам. И если люди настроены против нас, мы должны стремиться смягчить их силой своей любви. Да, вы можете смеяться, — хотя захихикали только двое молодых глупцов, — но я говорю снова и снова: любите врагов ваших. Тем, кто делает вам зло, делайте добро. Это нелегко, однако мы должны изо всех сил учиться поступать именно так. А любовь начинается — запомните это! — с прощения.

— Значит, — сказал Иуда Искариот, — если человек украдет все, что у меня есть, я должен буду его простить? И если человек перережет горло моему младшему сыну, я тоже должен буду его простить? И когда я буду лежать на земле, а он занесет надо мной кинжал, мне снова придется простить его?

— Ты убедительно излагаешь мое учение, — заметил Иисус. — Но я иду дальше. Я задаю вопрос: сколько раз я должен прощать? Вы слыхали ответ: до семи раз. А я говорю вам: до седмижды семидесяти раз. И если вы не научитесь прощать душою, Отец ваш Небесный отдаст вас истязателям и извергнет вас во тьму внешнюю.

Иисус говорил с мягкостью, которую его ученики считали здесь неуместной. Иуда Искариот заметил:

— Когда тебе удобно, ты говоришь словами древнего Закона.

Иисус едва заметно улыбнулся и ответил:

— Я пользуюсь словами, понятными большинству из вас. Но эти суровые слова означают только одно: тот, кто не любит, не будет любим и Отцом нашим Небесным. Недостаток его любви — не худшее ли из мучений и не самая ли темная из ночей?

В настроениях большинства бывших там фарисеев каких-либо видимых изменений не произошло. Но один человек, который слышал часть речей Иисуса — собственно говоря, не фарисей, не кто-то еще в этом роде, а, скорее, самодовольный мелкий торговец, — принялся говорить о самом Иисусе, и говорить одобрительно, причем в доме, который пользовался дурной славой, — Иисус был бы рад узнать, что именно там о нем говорят с приязнью. Это был небольшой дом в том же самом городке — Нахаше. Человека звали Елиуй. Какое-то время он тряс своим жирным животом, удовлетворяя похоть, над девицей по имени Мария, родом из Магдалы, а потом, лежа рядом и приходя в себя, сказал: