Анна Козлова - Салтана-соль

— Что с ней? — волновался Сельвин.

— Она истекает солью, — ответил Мальчик дребезжащим от тоски голосом. — Везде соль, — продолжал он, обращаясь ко мне, — на полу, на кровати, на одеялах… горы соли, они растут. Дверь уже открывается с трудом, окон не видно за солевым налетом, сталактиты соли свисают с потолка… Везде соль… Она не кончается, не кончится. Соль похоронит нас всех, засыплет, как белая земля… Как холодная земля поглотит наши…

— Стихи напишешь у себя, — оборвал я.

Сельвин посмотрел на меня с непонятной укоризной.

Всю ночь мы боролись с солью. Собирали ее в огромные мешки, складывали на тележки, ссыпали в ведра, горшки, вазы, шляпные коробки. Выносили из дома. Соль все время прибывала. В самом углу сада, между двумя отяжелевшими от янтарных плодов грушами Сельвин с Мальчиком вырыли огромную яму. Я выбрасывал в нее соль. С деревьев все время падали груши и били по голове. Я почти не замечал этого.

Первые лучи солнца осветили небо. На горизонте забрезжил перламутровый рассвет. Мы в ужасе заметили, что от нашего дома по всему саду виднеются белые тропинки. Я схватил запыленную метлу и начал судорожно размахивать ею, пытаясь смести соль в траву. Побагровевший от бессонной, полной бессмысленной и изнуряющей работы ночи, Сельвин закидывал соляную яму листьями. Он хватал их в охапку дрожащими руками и все время кидал куда-то не туда.

Когда утро пробудило всю деревню, мы заперлись в доме. Попросили Мальчика сварить кофе, а сами поплелись в гостиную.

— Если бы это было золото или хотя бы серебро, она бы сделала нас всех миллионерами, — безразлично сказал Сельвин.

Он, как ртуть, растекался по креслу всем своим тощим телом.

— Даже перец, на худой конец, или кориандр, или мелисса, — согласился я, перебирая диванную бахрому онемевшими пальцами.

— Когда придут слуги, я скажу, что мы уезжаем на целый день и они нам не нужны, — решил Сельвин.

Даже двенадцать чашек крепчайшего кофе (Мальчик сварил его так, как будто собирался оживлять мертвецов) не смогли взбодрить нас. Мы проспали в гостиной весь день. Всем троим нам снился один и тот же сон. Как будто наши тела стали плоскими, как бумага, и легкими, как пух. Дувший из распахнутого окна ветер подхватил нас и прилепил к стене. Мы постепенно срастались с обоями, становясь частью странного рисунка. Так и застыли, уцепившись за хвост повисшего над пропастью пьяного слоненка.

Когда мы проснулись, было уже темно. В затопленном (кем?) камине потрескивали дрова. Огненные языки лизали каминную решетку. Мы с Сельвином были в комнате одни. Я с удивлением заметил, что он успел переодеться в дорожный костюм, хотя утром, перед тем как заснуть, был в деревенских брюках — Сельвин любил стилизацию — и вельветовой куртке.

В гостиную вошла Салтана. Она была в муслиновом платье цвета экрю. В руках держала широкополую шляпу с вуалью.

— Наконец вы вернулись! — Она театрально всплеснула руками. — Я уже начала бояться, что вы забыли — нам сегодня уезжать. Я отпустила слуг, дилижанс готов.

Она (довольно грузно) повернулась на серебряных каблуках и вышла из комнаты. Я с изумлением посмотрел на Сельвина. Судя по всему, он думал о том же, о чем и я.

— А где Мальчик? — спросил он, тупо глядя на свои начищенные сапоги.

Я заметил, что тоже одет по-дорожному.

Ответ на все вопросы могла дать лишь Салтана. Но сейчас она, видимо, играла свой мазохистский бенефис. Щелкала серебряными каблуками, встряхивала шляпой с вуалью. Эдакая хранительница секретов, которые унесет в могилу.

Мы поднялись с жалобно скрипнувших кресел. В дверях Сельвин приблизился ко мне и сдавленно прошептал:

— А где… соль?..

Я пожал плечами и поднялся в свою комнату. На лестнице услышал, как Сельвин трясущимися руками стучится к Салтане.

— Милая, — услышал я и поморщился, — с тобой все в порядке?

— А что может со мной случиться? — донесся голос Салтаны.

Я представлял, с каким лицом, с какой мнимо радушной улыбкой она произносит эту фразу.

— Где Ален? — тупо спросил Сельвин.

Я услышал, как Салтана (очевидно, в гневе) топнула каблуком.

— Я надеялась, у тебя хватит такта никогда не спрашивать меня об этом человеке! — взвизгнула она.

Всю обратную дорогу мы почти не разговаривали. Каждый был поглощен воспоминаниями о необъяснимых событиях в Шенау. Салтана, видимо, сожалела о своем истеричном визге — Сельвин оскорбился. Она все время плакала, уткнувшись в лисью накидку. Вскоре та ссохлась от солевого налета и стала похожа на облезлый собачий хвост. В Берлине она выкинула из окна свой набор солонок. На германской границе плюнула в предложенное шампанское. На подъездах к Варшаве чуть не выбросилась на рельсы.