— Как жизнь?
— Херово, — ответил Свечкин, — настолько херово, что, если мне предложат бутылку водки за убийство, я мигом убью.
— Вот как? — Анжеле очень захотелось, чтобы лифт поскорее приехал. — Там, наверное, будет выпивка, и убивать никого не придется.
По ходу «круглого стола» всем приглашенным авторам стало ясно, что Анжела спит с Кульбергом. В сущности, вопросы он задавал только ей. Она двусмысленно улыбалась, пила вино и задерживалась длинным взглядом на Колиной ширинке. Остальным скорее всего было просто скучно. Под конец, окончательно распустившись, Кульберг закурил и сидел, подмигивая Анжеле, выпуская в лица молодых писателей ментоловый дым.
Улизнув из «Плаката», как им казалось, незаметно, хотя все прекрасно всё поняли, Анжела с Кульбергом направились в японский ресторан.
— Ты потрясающе выглядишь, — сказал Коля, сжимая Анжелино запястье.
— Я тебя так люблю! — ответила она, улыбаясь.
Вино окрасило ей зубы, но Кульбергу было все равно.
— Я тебя люблю, — повторил он.
— Хочешь, я с мужем разведусь? — удивила Анжела.
— Да, — сказал Кульберг.
Потом были бешеные хмельные толчки в японском туалете. Расплатившись, они вышли в темноту и, купив у метро по коктейлю, медленно пошли по главной московской улице. Расстались у метро «Охотный Ряд», Анжела плохо держалась на ногах и поймала машину.
Коля Кульберг поехал до станции «Университет», глупо улыбаясь. Около дома купил шоколад с орехами. Жена смотрела передачу «К барьеру!» — самый конец.
— Ты хотела поговорить о будущем, — начал Кульберг, почему-то заикаясь и не чувствуя ни малейшего раскаяния перед женой.
— Да, Коль, — сказала она с блаженной улыбкой, — сегодня все подтвердилось, я жду малыша.
Мила Свечкина так и не оправилась после вторых родов. Правда, об эффекте, который производит ее тело, запахнутое в короткий фланелевый халатик (еще покойной мамы), она не задумывалась.
— Знаешь, Свечкин, — сказала Мила за завтраком, — пойду-ка я на режиссерские курсы.
Свечкин поднял лицо от гречки и тускло посмотрел на жену.
— Да, я все уже рассчитала, это будет стоить половину денег, которые присылает Рекс. В первый месяц и в последний. Учеба длится полтора года…
— Заткнись ты, коза! — вдруг грубо оборвал Свечкин. — Какие, на хуй, курсы тебе, дура! Старуха!..
Ошарашенная Мила несколько секунд оставалась за столом, а потом, подхватив захныкавшую Маринку, убежала.
Мила была на десять лет старше Свечкина. Теперь, когда его природный жестокий цинизм настоялся до нужного градуса в дубовой бочке нищеты и лишений, он понял, что с Милкой пора завязывать.
Приехав в Москву из жуткого пьяно-морозного Абакана, Свечкин ухватился за нее — пускай с ребенком, но зато со своей квартирой — не век же Свечкину ютиться в литинститутовской общаге. Возможно, на какое-то время он даже увлекся Милой, но со временем ее оптимизм, переходящий в дебилизм, начал Олега Свечкина угнетать.
Сам-то он полагал, что ничего хорошего, как, впрочем, и плохого, в этом мире нет, да и сами люди — не хорошие, не плохие, а просто куски мяса. Наслаждение и боль — вот и все, что нам дается жизнью. Главная же несправедливость заключена в том, что две эти вещи распределены среди людей крайне неравномерно. У Свечкина, к примеру, только тоска и мучения, у других же — секс, хороший алкоголь, машины, деньги.
Полгода назад Мила снова залетела и радостно сообщила Свечкину, что будет рожать. Он запретил. Ругался, даже ударил ее пару раз. Представляя, что вскоре опять предстоит бессонный год, мерзкий надрывный ор, ранние подъемы в поликлинику, пеленки в говне и моче, Свечкин скрежетал зубами.
Жена сделала аборт (еще двести долларов), но с тех пор что-то у них разладилось. Свечкин часто ловил на себе ее укоряющие взгляды. Она, конечно, считала его извергом и человеконенавистником, да он и был таким.
Пока она ныла в маленькой комнате, Свечкин доел омерзительный завтрак, запил стаканом кипяченой воды. Осталась всего одна пачка сигарет, зарплата — в конце недели. Разозлившись, он все же вскрыл мягкую, с голубым кружком «Яву», пошел покурить на лестницу.
Дым отдавал чем-то сладким, нижние зубы сводило.
«Я не хочу так жить, не хочу курить это дерьмо, — думал Свечкин, — почему же всю жизнь одно и то же?.. Да, я мало работаю, но я много пишу, я отлично пишу, да и не показатель это вовсе! Что, все люди, которые хорошо живут, работают? Да ни хрена! Может, Анжелка работает? Или Кульберг? Откуда, интересно, у Кульберга денежки, чтобы вести эту суку в ресторан? В ресторан он ее повел, мудила. Да она и так бы дала, после двух стаканов…»
Читать дальше