Владимир Ионов - Гончарный круг

Старика нужно было приучить к свету, и Денис потихоньку попросил Валентина, чтобы тот включал «юпитеры» постепенно и не давал пока полного накала.

Они занимались каждый своим делом — оператор и ассистент готовили камеру, Михаил Лукич снаряжал рабочее место. Поставил круг в уголок, плеснул в горшок воды, чтобы поотмякла полизеня, положил под руку подсечку и деревянное чертильце. Дела эти — давно обязательные для него — раньше были незаметными, а теперь он их тянул, чтобы как-то собраться с духом к главному делу, и каждое из них тоже стало вдруг важным. Вот и струна перекрутилась у подсечки. Натянешь — узел даст, чертить им будет, а то и оборвется. Старик аккуратно расправил струну, свернул ее кольцом… Теперь все на месте, тянуть больше нечего. Осталось взять в руки глину и — с богом! — хоть она какая-то чужая под апостольским светом, будто из Кондратьевой ямы. И тяжелая. Велик ли вот комок в руке, а тянет.

Старик коротко выдохнул, будто крякнул перед трудным делом, которое надо решить одним махом, и смял в пальцах комок, стал тискать его, растягивать в стороны, «стирать» на доске. Мял быстро, торопливо, как в далекие годы, когда надо было наготовить глины отцу и успеть отгуляться с девками. И все время ждал, когда застрекочет аппарат с синеватыми, как коровий глаз объективами. И опять боялся этого стрекота и начинал потихоньку дрожать нутряным ознобом, переглатывать пустым горлом. Он не сразу услышал, что мотор камеры уже работает, тащит скрытую от глаз ленту, на которой остаются его руки, по-стариковски слабые, по-мужицки семижильные и по-бабьи спорые. А когда услышал мотор, в горле у него все выдуло, как в продувной трубе, высохло — не переглотнуть больше. А снаружи шея, наоборот, взмокла, пот защипался в тонких морщинах, глина стала вязнуть в руках, тяжелеть… Эдак-то если палить будут светом, глина высохнет, не разомнешь будет. Хоть ее-то прикрыть какой рогожкой.

Несколькими быстрыми ударами он смял глину в квадратный брусок, бросил его на доску и нырнул под «Юпитер».

— Что такое? — перед Михаилом Лукичом встал Валентин. — Куда? — спросил он, не пропуская старика дальше.

— Дак глина-то сохнет под светом-то. Покрути-ко ее будет такую-то! — заговорил Михаил Лукич сухим горлом, нетерпеливо поглядывая в избу, в спальный ее угол, где нет такого света, где сумрачно и, поди-ко, прохладно.

— Быстро воды! — распорядился Денис.

Валентин дернулся выполнять приказ, но Михаил Лукич удержал его. Ему так захотелось вырваться из светового пекла, что он захитрил, как у Макара в сарае:

— Тебе не суметь, дураха! Рогожку надо обратом сбрызнуть, али сывороткой, — придумал он.

— Отдать свет! — махнул рукой Денис.

— Я мигом. Мигом я, — откликнулся старик уже с порога.

Он выскочил в сени, зачерпнул из глиняной опарницы ковш воды, тугими глотками выпил ее, попавшимся под руку рукавом фуфайки вытер шею, покрутился в поисках рогожки, вспомнил про тряпицу, об которую Матрена вытирает ноги, выходя со двора на чистую половину дома. Тряпица уж пересохла на лестнице. Сунул ее в кадушку с водой, прополоскал и выжал. Двором от нее потягивает, зато нашел быстро — посидеть хоть немного в прохладе осталось времени. Благодать какая на дворе-то! Прохладно, сеном свежим потягивает с сенника, клевером свежим из кормушки. Так бы и полежал теперь на сеннике, посумерничал бы, да ведь крутить сейчас надо будет — самое главное! А пойдет ли круг-от сегодня? Глина-то больно тяжелая чего-то. Господи, хоть бы заладилось! Так бы и помолился сейчас, как бы хоть одну молитву помнил. Уж не господь ли силу-то отнял за неверие? Леший бы его драл, коли так! И Макара нету чего-то. Все бы, глядишь, рядом посидел, дак полегче бы было.

Михаил Лукич подошел к воротам, приоткрыл створку: чего хоть там на улице-то делается? Перед воротами пусто было — одни куры. Но, видно, есть тут кто-то — ступают куры с задержкой и воротят головы на сторону. Он выглянул побольше, и увидел деда Александра. Этот все дремлет. «До ожогу», как Макар говорит. Не запалил бы чего цигаркой-то… А кроме деда, никого не видать. Слышно, что за палисадом много народу, но там Василий стоит у автобуса, туда не сунешься — этот мигом загонит в избу.

Увидел, что куры косят на поленницу. Есть там кто-то, вихры чьи-то дергаются. Видать, ребятня обошла Василия тылом.

— Эй, Ванятка! Ты тута? — тихо спросил Михаил Лукич.

Точно! Из-за поленницы высунулся напаренный солнцем Ванятка.

— Поди сюды! Живо, ну…