Ариадна Борисова - Манечка, или Не спешите похудеть

Генка назвал сумму и восхищенно покрутил забинтованной головой:

— Вот интеллигенция хренова! Надо асе, не сказали… Теперь в долг у папани возьму, еще сестра займет — обещала. Куплю себе тачку. Не поленился, съездил на авторынок. Присмотрел недорогой такой «субарик», торговец даже ста тысяч кэмэ не наездил.

Он отправил смачный харчок в банку, поставленную возле мусорного бака. Попал и приятно удивился:

— Чики-брыки! Не потерял снайперский навык.

Генка был оптимист и всегда чем-нибудь доволен. Об укусе сказал, что не помнит. Предположил, что пиджак вовремя распахнулся. Мы ударили по рукам и больше не встречались.

Я сдал кое-как отмытый от красноречивых пятен костюм в химчистку, там его привели в порядок, мама и не заметила. Выпускной вечер прошел неинтересно. Учителя и родители выступали, девчонки осторожно плакали, промокая платочками накрашенные ресницы. Шампанское, торт, конфеты. Потом взрослые ретировались на три часа. Ребята при волокли заранее припрятанный ящик пива и закусь. Танцевали, играли, обжимались по углам. В общем, все как всегда.

До поступления в политех я, как примерный сын, зубрил школьную программу по нужным предметам и подрабатывал — день, ночь, где и сколько мог. И, что мог, продавал. Загнал мопед, велик, компьютер, новые джинсы, альбомы с марками, книги, дискеты, — все, все до последних мелочей.

Мама изумлялась:

— Зачем тебе столько денег?

Я не говорил — зачем.

— Это же мои вещи, мам?

— Твои… Но ты стал какой-то… жадный.

— Жадный, — согласился я. — Я, мам, всегда был такой. Ты просто не замечала.

Сумма набралась перед отъездом. Я сунул деньги в конверт.

— Что ж ты раньше-то не пришел попрощаться? — спросила Галина Дмитриевна, мать близнецов. — Мальчики два дня назад уехали.

Вряд ли сыновья посвятили ее в ресторанную историю. Я накорябал на конверте фамилию и спустил его в почтовый ящик. Не знаю, что Галина Дмитриевна подумает, когда достанет… Мне было все равно.

Я вернул долг. Вернее, денежную часть долга. Оставалось другое, а это, как я подозревал, останется не оплаченным.

…Пока я учился, отец с мамой переехали в другой город. Дед скончался, бабушка отписала дяде Пете, папиному брату, старый дом в деревне и доживала вдовий век в квартире моих родителей. Я приехал к бабушке в отпуск спустя много лет.

Давно не видел родной дом, и сердце как-то странно екнуло. Сентиментальным становлюсь, что ли? В теплом августовском дворе под окнами все так же переплетались ветвями березы. Между двух штанг раздувалось и хлопало на ветру ослепительное белье — предмет немеркнущего тщеславия соседки. Навстречу дню неслось попурри из звуков музыки, криков, хохота и птичьего щебета. На детской площадке по-прежнему возилась детвора. Взлетали к небу качели. На скамейке возле песочницы сидела женщина.

Катя? Нет, не она…

«Она», — подтвердил стук в висках. Веснушчатое лицо в солнечном ореоле, голубоватая тень в нежной впадинке ключиц, маленькая грудь с прохладной и атласной (я знал) на ощупь кожей…

— О, привет, — сказала Катя буднично, словно мы виделись вчера. — Как дела?

В безудержном порыве я без слов прижал ее к себе.

— Пусти, глупый, — вырываясь, засмеялась она.

Мы сели рядом. Я не мог отдышаться и откинулся на спинку скамьи, отдавшись на волю бешеному возврату памяти и чувств.

— Женат? — поинтересовалась она наконец.

— Нет.

Я в свою очередь вопросительно глянул на нее.

Катя отрицательно покачала головой:

— Одна. Точнее, не совсем одна… Но не замужем.

— А где близнецы?

— Юра в Москве. В ансамбле танцует. А Дима в Питере где-то.

— Мне казалось, вы трое неразлейвода.

Катя пожала плечом.

— Тебе постоянно что-то казалось. Вы, мальчики, все время играли. Они — друг в друга, ты — сам с собой.

Меня огорошила ее проницательность.

— А ты?

— Я не играла. Я просто жила.

— Даже тогда… в апреле?

— Тебе это тоже показалось.

Снова помолчали.

— Помнишь соседского пса Чародея? — улыбнулась она. — Мы с близнецами тебя так называли.

— Чародеем?

— Ну да. Ты же был фантазер. Димка уверял, будто ты наполовину существуешь в другом мире, параллельном.

— Ты не сказала, чем Дима занимается в Питере, — заторопился я.

— Чем?.. — Катя подняла прутик и нарисовала на песке сердце.

Я повторил вопрос. Она вздохнула:

— На иглу подсел.

— На иглу?! — не поверил я. — Не может быть! Нет, ерунда, не может быть…

— Правда, Володя. Галина Дмитриевна совсем поседела. Белая-белая стала, увидишь.