Монго Бети - Помни Рубена. Перпетуя, или Привычка к несчастью

— Скажи им сразу, — посоветовал Мор-Кинда.

— А что случилось? — заволновались воспитанники, заинтригованные смятением, написанным на лицах гостей.

— Рубен попал в лапы врагов.

— Что ты там болтаешь? — зашумели пансионеры, обступив Жана-Луи. — Объясни как следует. Какой Рубен? Профсоюзный вожак?

Вскоре они разбились на три группы, чтобы дать каждому из трех друзей возможность как можно более кратко и толково изложить им суть дела. Жан-Луи остался в комнате и продолжал начатые объяснения, а Мор-Кинду вывели за руку во двор, где, окруженный толпой лицеистов, к которой все время присоединялись новые слушатели, он принялся, помогая себе жестами, взволнованно описывать виденную им жуткую сцену. Что же касается Мор-Замбы, то все его незатейливое, но убедительное красноречие взывало прежде всего к действию; он ограничивался тем, что бессвязно повторял, еле сдерживая рыдания:

— Нужно что-то делать… сейчас же… иначе они убьют его…

И тут из толпы, сгрудившейся вокруг Мор-Замбы и заполнившей дворик между корпусами полуночников, внезапно раздалось имя человека, которому суждено было через несколько лет преобразить облик колонии. Его выкрикнул один из парней, задетый, видимо, за живое настойчивыми призывами косноязычного оратора:

— Дессалин! Где Дессалин? Позовите Дессалина!

Разбуженные суматохой, царившей в ближних корпусах, отовсюду сбегались пансионеры — кто в пижаме, кто в трусах, кто в набедренной повязке. Самые младшие, жившие в глубине городка, проснулись и ринулись в сторону дороги как раз в тот момент, когда их старшие товарищи, уразумев наконец всю серьезность происходящего, начали расходиться по своим комнатам, чтобы наскоро одеться и быть готовыми к дальнейшим событиям. Из бушевавшей толпы доносились яростные крики:

— Рубен в лапах врагов! Ах, мерзавец Сандринелли, это он во всем виноват!

Наконец, протирая заспанные глаза, появился Дессалин. У него не было времени одеться, но он успел прихватить с собой рубашку, брюки и парусиновые туфли. Это был высокий, стройный и мускулистый парень с очень темной кожей, насколько можно было судить при свете керосинового фонаря, теперь полыхавшего в полную силу. Он двинулся в ту комнату, где ораторствовал Жан-Луи; за ним тотчас последовали все остальные; в дверях образовалась давка, и в конце концов большинство парней было вынуждено остаться снаружи. Дессалин, судя по всему, был тугодум. Казалось, он с трудом приходит в себя после некстати оборванного сна. Его долго искали, прежде чем удалось вспомнить, что этот неутомимый активист, стоявший, как утверждали, во главе одной из групп бандазало, в которую входили лицеисты и колейские сапаки, укрывается в дальних корпусах, когда ему нужно как следует отоспаться после многих бессонных ночей. Хорошо зная Жана-Луи, но боясь ввязываться в несвоевременное и сомнительное предприятие, которое в конце концов могло оказаться провокацией, Дессалин решил заручиться необходимыми гарантиями и с этой целью подверг троих друзей нескончаемому допросу, который только подогрел нетерпение тех, кто уже был убежден, что Рубену и в самом деле угрожает смерть.

Слушая друзей, Дессалин успел одеться и обуться и стоял теперь в нерешительности, не сводя вопрошающего взгляда с Жана-Луи, словно умолял этого повесу и болтуна отречься от своих слов, признаться, что он выдумал всю эту чудовищную историю смеха ради.

— Дессалин! Дессалин! — кричали вокруг — так идолопоклонники взывают к своему божеству, так партизаны выкрикивают пароль.

Почему Дессалин? — спрашивал себя Мор-Замба. Это наверняка подпольная кличка, но что она означает? Находясь среди образованных людей, он часто втайне сожалел о своем невежестве, но никогда еще сожаление это не было таким жгучим, как теперь.

— Ладно! — решился вдруг Дессалин. — Пошли!

«Ах!» — облегченно вздохнула толпа и пришла в движение. Шагая во главе колонны, Дессалин направился сначала к Высшей сельскохозяйственной школе, расположенной по соседству со студенческим городком. Она была обнесена деревянным забором. Когда Дессалин обратился к сторожу, заодно исполнявшему обязанности вахтера, тот крикнул, что у них свои порядки, не такие, как в Коллеже, и что все тут давным-давно спят. Дессалин настаивал на своем, повысил голос; толпа лицеистов, сбившаяся за спиной вожака, подбадривала его криками. Из темноты донеслось грозное рычание, на минуту охладившее пыл юных бунтовщиков: судя по всему, пес был громадным. Затем кто-то принялся успокаивать рассвирепевшее животное: «Лежать, Барка, лежать!» В стоявшем чуть на отлете доме директора скрипнула и распахнулась дверь. Перебранка между Дессалином и сторожем разгорелась с новой силой.