Монго Бети - Перпетуя, или Привычка к несчастью

— Нет.

— Ну конечно же, себя. Ты знаешь, она всерьез в это верила. Она и в самом деле могла бы приносить здесь пользу.

— Не думаю. Чтобы стать доктором, надо долго учиться.

Отпустив его руку, Кресченция обняла его за талию. Они долго стояли так, и Эссола все смотрел и смотрел на этот диспансер. Перпетуя не только приходила сюда работать, она мечтала здесь о будущем, о том, как по-новому устроить жизнь, здесь звучал ее голос.

Потом Кресченция показала ему школу для девочек, классы которой, как и в прежние времена, не запирались, да это и понятно — ведь все их имущество состояло из черной доски, установленной на грубой подставке, кое-как сколоченных длинных, высоких столов, занимающих чуть ли не половину класса, и таких же длинных скамей. Широкие проемы в стенах заменяли окна, щедро освещая классы. Кресченция показала ему место, где сидела Перпетуя — в самой середине класса. Сначала они сидели рядом, но вскоре их рассадили. Все уроки в каждом подразделении вел один учитель-африканец, за исключением шитья, вязания, вышивания и кулинарии — эти предметы находились в ведении сестры Эрнестины из монастыря Гроба господня.

— Неужели так звали живого человека?

— Всех европейских монахинь так зовут! Неужели ты не знаешь?

— Я ведь не ходил в миссионерскую школу.

— То, о чем я тебе расскажу, случилось в самый последний год нашей учебы. Перпетуя сидела вот здесь, на этом самом месте, посмотри. Это было как раз в тот роковой день, когда ее мать ворвалась в школу за час до конца занятий — значит, что-то около половины третьего. Обычно она приезжала в Нгва-Экелё только по воскресеньям, чтобы повидаться с дочерью и сходить на мессу. Правда, ей случалось приезжать и в субботу или среди недели, но это обычно было накануне больших праздников, когда она исповедовалась, а на другой день причащалась. В таких случаях она являлась рано утром, мы встречали ее в полдень после окончания занятий в школе. Но в тот день она приехала неожиданно и сразу же кинулась в школу. Не дожидаясь конца занятий, она попросила разрешения поговорить с дочерью. Сестра Эрнестина не любила, когда в класс врывались родители. Но тут она ничего не могла поделать — ведь пришла мать. Она вошла в класс и позвала:

— Барка! Барка! Нет ее?

Перпетуя, уткнувшись носом в свою работу, молча завозила ногами по каменному полу. Она всегда так делала из упрямства.

— Послушай, Перпетуя, я же тебя вызываю! — рассердилась монахиня.

— Меня зовут не Барка, сестра моя! — возразила Перпетуя.

— Так значит, мадемуазель Аммбарр-нга…

Класс разразился хохотом и долго не мог успокоиться. М’Барг было одно из тех имен, произнести которые сестре Эрнестине было не под силу, и она обычно остерегалась это делать. Но девочки умели расставить ей ловушку, и сестра Эрнестина иной раз от нетерпения, из-за усталости или по рассеянности попадала в нее.

— Тебя спрашивает мать, Перпетуя! — сказала сестра Эрнестина.

Перпетуя очень удивилась, а я подумала, что у вас в семье случилось какое-нибудь несчастье. Ведь мы знали, что ты занимаешься политикой, а в те времена людей за это убивали на месте, особенно старались наемники.

— Не только наемники, вообще солдаты.

— Да мы здесь всех солдат наемниками называем. Понятно?

— Ну и что же дальше?

— Я до сих пор помню, как Перпетуя встала, попросила свою соседку пропустить ее, потом пробежала по галерее, вышла из дверей школы и шагнула навстречу солнцу. И вот там-то ее поджидало то, что называется злой женской долей. С тех пор Перпетуя перестала быть школьницей, она даже не вернулась в класс за своими вещами, которые я забрала на следующий день.

Когда мы вышли в четыре часа из школы, обе они — мать и дочь — стояли там, неподалеку ог школы, лицо у Перпетуи было хмурое, взгляд какой-то отрешенный, она смиренно сложила руки, словно ребенок, которого отчитывают, а мать угрожающе размахивала руками и что-то с жаром говорила ей. Напрасно я пыталась выведать у Перпетуи хоть что-нибудь, весь вечер и чуть ли не половину ночи я приставала к ней с расспросами, это был последний раз, когда мы ночевали вместе в том самом доме, где росли как две сестры. Но ты ведь знаешь, какой была Перпетуя, ах, да ты же ее совсем не знал! Так вот, если твоя сестра решила не говорить чего-нибудь, сам господь бог не смог бы вытянуть у нее ни слова. На другой день я ушла в школу и не видела, как они уехали из Нгва-Экелё.

Во второй половине дня, несмотря на протесты Кресченции, Эссола и его двоюродный брат отправились к себе домой в автобусе. На следующий день около полудня старуха соседка пришла сказать Эссоле, что кто-то зовет его в лесу. Это был Амугу, он просил его прийти к нему вместе с Нсималеном. Эссола посадил мальчика себе на плечи и направился в лес, прислушиваясь к голосу Амугу. Наконец за поворотом, в нескольких десятках метров от себя, он увидел его, тот попросил свернуть налево и обойти дерево, прежде чем подойти к нему.