Монго Бети - Помни Рубена

Прежде всего, пустив в ход свой немалый жизненный опыт, Робер сумел привлечь к этому делу в качестве скупщика какао некоего Ниаркоса, белого коммерсанта, к услугам которого никогда не прибегал ни один уважающий себя черный колеец. Этот Ниаркос был старым скрягой, приехавшим в Африку на склоне лет по приглашению своего родственника, давно уже обосновавшегося у нас, который расписал ему колонию как настоящий рай для ловкого торговца. С грехом пополам объясняясь на пиджин, не зная ни слова ни по-французски, ни на банту, не доверяя никому, он неотступно стоял над душой своих черных служащих, придирчиво проверяя все их сделки, все операции, все отчеты. Презираемый африканцами, которые считали его слишком мелочным, Ниаркос с его самонадеянностью не внушал своим белым собратьям ничего, кроме жалости: больно многого он хочет, такому скупердяю в Африке долго не продержаться. Мор-Замба объяснил нам, что вопреки тому, что кажется на первый взгляд, всякий порядочный негрец не столько стремится накопить как можно больше, сколько старается сберечь здоровье, чтобы на склоне дней пожить в свое удовольствие в Европе — так истинный гурман, попав на пир, не спешит кое-как набить желудок, а приберегает место для десерта.

Издавна связанный с Фульбером, с самого начала работавшим шофером у Ниаркоса, Робер долго изнывал от скуки, выслушивая подробные рассказы своего друга о причудах этого странного человечка с оливковым цветом лица и медоточивым голосом, он был просто поражен, узнав, что под маской этого безобидного крохобора с Балкан скрывается настоящий денежный мешок: оказалось, что Ниаркос располагает достаточными капиталами, чтобы закупать, перевозить и даже хранить на складах сколько угодно какао, не прибегая для этого ни к каким кредитам в банке.

Чуть позже Робер проведал, что в этом году, несмотря на преклонный возраст, Ниаркос решил расширить свои торговые операции и с этой целью купил второй грузовик, который, так же как и первый, должен был служить главным образом для перевозки какао. Пронюхал он и о том, что маленький грек, отказавшись наконец от единоличной проверки всех текущих дел, задумал на все время сбора урожая, то есть с ноября по январь, обосноваться в Эфулане, находившемся в ста пятидесяти километрах южнее Фор-Негра, и уже оттуда, как с командного пункта, руководить закупкой продукции в деревнях. Постепенно план действий как бы сам собой сложился в голове Робера. Мало того, что Фульбер не будет теперь скован присутствием хозяина, всегда сидевшего рядом с ним в грузовике, не давая возможности зашибить лишнюю монету на перевозке случайно подвернувшихся пассажиров или груза, как это принято везде, но помимо этого во время обычной неразберихи, неизбежной в этот период интенсивной кампании по закупке какао, грузовик Фульбера будет чаще всего возвращаться из Фор-Негра порожняком. Таким образом, Робер мог по крайней мере три месяца не ломать голову над проблемой, которая мучила всех колейцев, не имевших машин, — над проблемой транспорта. И чтобы лучше воспользоваться неожиданной удачей, он в первые же три недели уборочной кампании, когда она еще не достигла полного размаха, ухитрился с помощью своего сообщника переправить в Эфулан товары и сложить их в наскоро оборудованном помещении, так что у него скопились там запасы, которых хватило бы на многие месяцы. Что бы дальше ни случилось, теперь он мог быть уверен, что товары для сделок на весь будущий год будут у него, гак сказать, всегда под рукой.

А сделавшись постоянным компаньоном Ниаркоса, он и вовсе обнаглел. Отправляясь из Эфулана по окрестным деревням, где, помимо обычных ярмарок, раз в неделю или дважды в месяц теперь устраивались еще дополнительные базары, грек пользовался то грузовиком Фульбера, то другой своей машиной. Если он садился рядом с Фульбером, Робер, не раздумывая, тоже забирался в кабину, и Ниаркосу волей-неволей приходилось потесниться, прижаться к шоферу, чтобы дать место Роберу, своему законному компаньону. Мало того, в подобных случаях Робер без тени смущения сажал в кузов своих людей, среди которых был теперь и Мор-Замба, и грузил собственную поклажу; если же греку приходило в голову осведомиться, что это такое, он со снисходительно-скучающим видом объяснял, что ни он сам, ни его глубокоуважаемый хозяин никак не могут обойтись без этих людей и этого груза. Он делал с Ниаркосом что хотел: то смешил его до слез, точно ребенка, то вертел им, как волчком; ему случалось вытянуть у грека бешеные деньги за сущую безделицу — единственно для того, чтобы лишний раз испытать свою власть над ним.