Джон Гарднер - Осенний свет

Старуха успела сделать только один шаг к своей кровати, и тут внизу послышался шум. С выражением злобной, можно даже сказать, маниакальной радости на лице она метнулась обратно к двери и приникла ухом к филенке.

Но раз в жизни случилось так, что старуха неверно угадала душевное состояние брата. Дело в том, что старик именно хотел рассказать дочери, как он поступил с сестрой, и несколько раз наводил на это разговор, но так почему-то и не сумел, а простоял пень пнем и, когда дочка поднялась и взяла на руки Дикки, чтобы отнести в машину, решил, что и бог с ним. Вот каким образом вышло, что рассказал Джинни о его поступке внучек Дикки. Она несла мальчика к машине, ноги у него болтались, бледные веки были опущены, под локтем зажат многострадальный Нюх.

– Ну, как поживает мой хороший малыш? – задала Джинни вопрос, который повторяла каждый вечер с тех пор, как они его усыновили и привезли домой. И он, как всегда, промычал в ответ и потерся щекой об ее волосы. Впереди них в темноте, где кончался освещенный, осыпанный листьями газон, урчал и лязгал серый «шевроле» с разбитой фарой, извергая клубы выхлопов такой ядовитой густоты, что казалось: позади него тлеет куча палых листьев. Как раз когда старик уже не мог их услышать, мальчик сказал:

– Дедушка гнал тетю Салли по лестнице палкой.

Вирджиния Хикс встала как вкопанная, рот у нее приоткрылся, глаза расширились, и с выражением горестным и бесконечно усталым она откинула голову, чтобы заглянуть в лицо сына. Но ей видно было только ухо и часть шеи. Не то чтобы с сомнением, а с горьким недоумением Джинни переспросила:

– Палкой?

Дикки кивнул.

– Головешкой из камина. И запер в спальне.

Джинни, прижимая мальчика, обернулась и посмотрела на отца полными слез глазами.

– Папа, ну как же так?

Она увидела, как старик выпрямил спину, выпятил длинный подбородок, готовясь, как обычно, к воинственной обороне. И одновременно почувствовала, как у нее на руках испуганно встрепенулся Дикки – теперь ему влетит от деда, слишком поздно догадалась она. Мальчик и старик заговорили одновременно. Отец сердито крикнул:

– Она давно напрашивалась! И первая начала!

А Дикки попросил:

– Мама, я хочу подождать в машине.

– Нельзя тебе ждать в машине, – резко ответила она. – Отравишься газом. – И пошла с ребенком на руках обратно к дому.

– Ты, Джинни, не суйся не в свое дело, – надменно и в то же время жалобно сказал ей отец, встав грудью на пороге, хотя и он и она знали, что он все равно не выдержит, пропустит. – Мы с твоей теткой Салли сами разберемся, а больше никого это не касается.

– Господи боже мой, – только и произнесла она, идя прямо на него и бессознательно используя Дикки в качестве щита, и старик попятился с порога. Она прошла прямо в гостиную, опустила Дикки на кушетку, рассеянно сунула ему под голову атласную подушку, подала Нюха и решительными шагами вышла обратно к отцу. Он по-прежнему стоял у порога кухни, насупившись, горбоносый и совершенно сумасшедший, и держал входную дверь распахнутой. Джинни плотно закрыла за собой дверь в гостиную. – Что, черт возьми, тут происходит? – спросила она.

– Здесь мой дом, – ответил ей отец. – Ежели Салли не по нраву, как я здесь живу, пусть сделает милость выкатывается.

– Это ваш родительский дом. – Джинни тряхнула головой и уставила руки в боки. – У нее на него столько же прав, как и у тебя.

– Вот и неправда! – Возмущение в его голосе прозвучало тверже, потому что тут-то двух мнений быть не могло. – Мне его оставили, и я всю жизнь в нем прожил!

– И напрасно его тебе оставили. – Она повысила голос. – Несправедливо, сам знаешь. Почему одному ребенку – все, а другому – ничего?

– Салли была богатая. С этим зубным врачом своим, – по-детски ехидно сказал он.

– Ну пусть была. Да теперь-то нет, верно? Если б они знали, что он умрет молодым и тетя Салли на столько лет его переживет, они бы оставили дом вам обоим. По справедливости.

– По справедливости так, да по закону эдак, – пробормотал он уже менее самоуверенно.

– Как не стыдно! – обрушилась на него дочь. Он чуть-чуть приподнял плечи, собрал в трубочку широкий тонкогубый рот, повел глазами вправо и влево, будто загнанный в угол кролик; и при виде всего этого, как она ни возмущалась, сердце ее наполнилось жалостью к старому безумцу. Он был не из тех, кто стоит на своем против очевидности, а в вопросе о правах она его полностью опровергла, это они оба понимали. Он вдруг спохватился, что держит дверь открытой, напускает в дом октябрь.