Жан-Мишель Генассия - Клуб неисправимых оптимистов

Великие писатели не раз отмечали, что женщины во многом превосходят мужчин и от природы наделены тонким психологическим чутьем. Ни один человек в клубе не заметил перемены, а вот Сесиль меня «вычислила». Как-то раз мы отдыхали после пробежки у фонтана Медичи, и она вдруг спросила:

— Что с тобой, Мишель?

— Не выдержал темпа, вот и задохнулся.

— Я не о том. Ты сегодня странный.

— Правда?

— Какие-то проблемы?

— Нет.

— Неприятности в лицее?

Она не отставала. Великие писатели тонко подметили, что женщины умеют настоять на своем — и настаивают, пока герой не признается, а это неизбежно приводит к взрыву. Я прочел много книг и решил, что не созна́юсь ни за что на свете. Изучив образы Изабеллы Арчер, [122] Изабелла Арчер — героиня романа Г. Джеймса «Женский портрет» (1881). Джейн Эйр и Маргариты Готье, я знал, что женщины часто пускают в ход оружие, перед которым мужчины бессильны.

— Ты не смеешь мне врать, маленький братец.

— А я и не вру.

— Если бы это было что-то важное, ты бы мне сказал, так ведь?

— Прекрати, Сесиль. Побежали.

Мы пошли на второй круг, но по взгляду Сесиль я понял, что она мне не поверила. Великие писатели часто решали проблему главного героя с помощью спасительного бегства, но ни в одной книге «он и она» не совершали побег вместе.

— Отпирайся сколько влезет, но ты какой-то не такой.

Я ничего не сказал Сесиль. Я ничего не сказал Игорю. Потому что каждый вечер надеялся получить ответ. Когда раздавался звонок, мы все кидались к телефону. Увы — Морис так ничего и не добился. Знакомые его «знакомой хозяйки гостиницы» капризничали и ломались, но она обещала продолжить расспросы. Никто не мог сказать, почему Франк дезертировал и что с ним стало.

— Тот, кто не сидел в кабине штурмовика Ил-два, никогда не поймет, что значит летать на утюге, — объяснял мне Леонид, — сто девятый «мессер» был на две тонны легче, развивал скорость на двести километров в час выше, и кресло пилота было чертовски удобное. В штурмовике потеешь как сволочь, вокруг свистят пули, фонарь кабины пробит, пулемет залит кровью, штурвал заклинивает. Ты не знаешь, что делать. Никто не учит летчиков справляться с безнадежными ситуациями, потому что никто не выходил из таких ситуаций живым. Твой единственный бог — Парашют. Хочешь верь, хочешь нет — я никогда не говорил себе, что все кончено. Мне дважды удавалось посадить самолет, один раз я разбился. Меня ранили семь раз, но я всегда верил в свою счастливую звезду. Дважды или трижды приходилось совсем плохо. В начале войны у наших самолетов не было хвостового пулемета, потом Илюшин разместил его под фонарем, и стало еще хуже. Самолет уподобился безногому калеке на самокате. У наших пушек тридцать седьмого калибра была сильная отдача и никакой точности стрельбы. «Отец народов» разгневался. Ребята знали, чем им это грозит, и стали вкалывать день и ночь, без сна и отдыха. Мы пересели на двухместные машины с новыми моторами и бронированными кабинами. В конце сорок второго мы начали получать отличные Илы с пушками двадцатого калибра и показали немцам, где раки зимуют. Наши бомбы могли уничтожить все подчистую на территории в тысячу квадратных метров. Мы разносили их «штуки» [123] Немецкие пикирующие бомбардировщики. — Прим. ред. и танки, как на параде. Мы оттолкнулись от Урала и повернули войну вспять.

— Ты правда был знаком со Сталиным?

— Меня представили после сражения под Прохоровкой. Мой самолет подбили, я был ранен в плечо. Он поблагодарил меня за мужество, наградил только что учрежденным орденом Кутузова [124] Орден Кутузова — советская награда, учрежденная во время Великой Отечественной войны, названная в честь Михаила Кутузова. Дата учреждения — 29 июля 1942 года. Первое награждение — 28 января 1943 года. Орден сохранен в наградной системе Российской Федерации. и назвал героем. Другие его боялись, я — нет. Он почувствовал, что во мне нет страха, и ему это понравилось. Я разговаривал с ним, как с другом, как с любым другим человеком. Он сказал: «Леонид Михайлович, я слышал, ты знаешь много анекдотов…» До сих пор не знаю, кто его просветил! Он захотел послушать, и я начал травить байки. Мне было не привыкать — я каждый вечер развлекал товарищей. Он хохотал, что с ним случалось нечасто, и все маршалы и генералы тоже смеялись. Мы много пили за победу. Мы были счастливы. Мы знали, что выиграем войну. Он спросил: «А обо мне можешь рассказать?» Все тут же перестали смеяться. Что было делать? Мой генерал трясся от ужаса. Скажи я «да», меня могли шлепнуть на месте или сослать. Ответу «нет» он бы не поверил. Я не растерялся и сказал, что знаю один анекдот, и он попросил рассказать. Так мы стали друзьями.